В первой строфе Анакреонтики история о том, как Купидон ободрил поэта достать мёд из улья, но влюблённого ужалила пчела, сжато и точно изображает разочарование Спенсера в предпринятых им любовных ухищрениях, чтобы завоевать юную леди.
Во втором стихотворении (если принять во внимание, что Спенсер как бы олицетворяет себя в образе Купидона, а Элизабет в образе Дианы) мы вновь легко увидим в этом сюжете «жестокость» добродетельной девы. Купидонова стрела зажигает страсть во влюблённом, стрела Дианы-девственницы холодит юную леди в презрительном целомудрии[619]. Обменом стрел Спенсер пытается повернуть ситуацию, чтобы вернуть милость возлюбленной, и чтобы она сама сильней загорелась любовным чувством.
В третьем стихотворении Спенсер наделяет свою возлюбленную качествами Венеры, не только богини красоты, но и богини любви, которая может одарить чувственными наслаждениями. Здесь можно проследить некоторую аллюзию к Am. 6, где поэт предполагает, что если «вспыхнет страстью чистая юница», то «сей пожар погасит только смерть». Потому и наделяет он свою возлюбленную целомудренностью Дианы и страстностью Венеры.
И, наконец, последнее, самое большое, стихотворение Спенсер написал на популярный анакреонтический сюжет об ужаленном Купидоне и Венере. Анализируя спенсеровское стихотворение, Роберт Миола отмечает, что отождествление Элизабет Бойл с Венерой усилено реакцией богини на слёзы и жалобы Купидона. Венера смеётся над горем Купидона так же, как юная леди смеялась над поэтом (Am. 18) и сделала тяжкое положение плачущего влюблённого своей забавой (Am. 10)[620]. Хотя смех девушки не злонамерен, как и смех матери Венеры над слезами ужаленного пчелой сыночка. Венера не только смеётся над Купидоном, она его жалеет, ласково наклоняясь к нему и целуя милого малыша. В этом стихотворении проявляется не только жестокость любви, но и её власть, её нежность и милосердие. Спенсер в традиционных мифологических образах показывает, как неизбежно происходит превращение юной леди из гордой, самоуверенной «девицы» в чувственную, любящую невесту, являющуюся в то же время олицетворением целомудрия.
Скорее всего, Спенсер выбрал простую форму анакреонтических стихотворений для связки «Amoretti» с «Эпиталамием» и дальше с «Четырьмя Гимнами». Опыт любви, полученный в сонетном цикле, усваивается в анакреонтических виршах, восхваляется в свадебной песне, чтобы в неоплатоническом порыве и христианском восхищении воспеть её небесное проявление в возвышенных гимнах.
В античном мире свадебная (вернее брачная) песнь — эпиталамий (др. — греч. epithalamion) — исполнялась хором юношей и девушек перед входом в брачный покой (thalamos) с пожеланиями счастья молодым. Родословная эпиталамия начинается с некоторых фрагментов стихотворений Сапфо, а из XVIII идиллии[621] Феокрита (ок. 300-ок. 260 до н. э.) известен эпиталамий, сочинённый в честь свадьбы Елены и Менелая. В западноевропейской поэзии эпиталамий развился на основе трех стихотворений Катулла (ок. 87-ок. 54 до н. э.) — (LXI, LXII и LXIV)[622] из его посмертно изданного сборника. Первое стихотворение (LXI), самое характерное, является эпиталамием в честь бракосочетания Винии Аурункулеи и Манлия Торквата, в котором детально изображается римский свадебный обряд. Известны также «Эпиталамий в честь бракосочетания Стеллы и Виолентиллы»[623] римского поэта Стация (ок. 45-96 ), и как подражание ему «Эпиталамий на бракосочетание императора Гонория и Марии, дочери Стилихона»[624] позднего латинского поэта Клавдиана (2-я половина IV в. — 404 г.). В традиционном эпиталамии не просто воспевалось свадьба, в нём основное внимание было уделено подготовке к первой брачной ночи, которая принесёт молодым плотские радости, в результате которых должен появиться на свет наследник их рода. В Средние века такие эпиталамии распевались на свадьбах, несмотря на христианскую догму о святости брака. «Никакая церковная благопристойность не могла заглушить этот страстный крик жизни: «Hymen, о Hymenaee!». Никакие пуританские нравы не заставили вытравить обычай бесстыдно выставлять на всеобщее обозрение события брачной ночи; даже в XVII веке всё это было в расцвете»[625].
623
624