Я скорбь мою, я все забыл бы разом
И не был бы с усталым старцем схож,
Гигантской тенью застившим Марокко.
LVI
Отсрочив милосердную отраду,
Слепою жаждой сердце поражая,
Мгновенья бередят мою досаду,
И речь моя вредит мне, как чужая.
Какая тень расти мешает саду,
Плодам обетованным угрожая?
Что там за зверь грозит в загоне стаду?
Кто не дает собрать мне урожая?
Подобным упованием строптивым
Амур меня казнит не без причины:
Надеяться больней нетерпеливым;
И нахожу совет я справедливым:
Пока не дожил смертный до кончины,
Не называйте смертного счастливым.
LVII
Мгновенья счастья на подъем ленивы,
Когда зовет их алчный зов тоски;
Но, чтоб уйти, мелькнув, — как тигр, легки.
Я сны ловить устал. Надежды лживы.
Скорей снега согреются, разливы
Морей иссохнут, невод рыбаки
В горах закинут, там, где две реки,
Евфрат и Тигр, влачат свои извивы
Из одного истока, Феб зайдет, —
Чем я покой найду иль от врагини,
С которой ковы на меня кует
Амур, мой бог, дождутся благостыни.
И мед скупой — устам, огонь полыни
Изведавшим, — не сладок, поздний мед!
LVIII
На первый дар, синьор мой, отдохнуть
Склоняйтесь вы щекой, от слез усталой,
И на Амура сердце как попало
Не тратьте, сколь суров он к вам ни будь.
Вторым вы прикрывайте слева грудь
От стрел его, которых здесь немало
И летом и зимою пролетало,
Один и тот же пролагая путь.
Чтоб утолить сердечные печали,
Из третьего травы вкушайте сок:
Он сладостен в конце, горчит вначале.
И — дерзости б вы тут не увидали! —
Стигийский не страшит меня челнок,
Питай лишь вы приязнь ко мне и дале.
LX
Мой слабый дар в тени своих ветвей
Питало благородное растенье,
Хотя ко мне не знало снисхожденья
И мукой не тревожилось моей.
Жестокостью я ранен тем сильней,
Что в доброте его не знал сомненья, —
И вот я устремляю помышленья
К тому, чтоб горе высказать полней.
Ужель меня помянет добрым словом,
Кому мой стих в любви опорой был,
Но кто утратил все свои надежды?
Тот лавр не наградит поэта пыл,
От молний не послужит он покровом,
И солнце жжет ветвей его одежды.
LXI
Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!
Благословенна боль, что в первый раз
Я ощутил, когда и не приметил,
Как глубоко пронзен стрелой, что метил
Мне в сердце Бог, тайком разящий нас!
Благословенны жалобы и стоны,
Какими оглашал я сон дубрав,
Будя отзвучья именем Мадонны!
Благословенны вы, что столько слав
Стяжали ей, певучие канцоны, —
Дум золотых о ней, единой, сплав!
LXII
Бессмысленно теряя дни за днями,
Ночами бредя той, кого люблю,
Из-за которой столько я терплю,
Заворожен прекрасными чертами,
Господь, молю — достойными делами,
Позволь, свое паденье искуплю
И дьявола немало посрамлю
С его вотще сплетенными сетями.
Одиннадцатый на исходе год
С тех пор, как я томлюсь под гнетом злым,
Отмеченный жестокою печатью.
Помилуй недостойного щедрот,
Напомни думам сбивчивым моим,
Как в этот день ты предан был распятью.
LXIV
Когда, являя знаки нетерпенья,
Смыкая взор, качая головой
Иль торопясь быстрей любой другой
Избавиться от даней преклоненья,
Могли бы вы бежать без сожаленья
Из груди, где разросся лавр младой
Листвой любви, — я б счел побег такой
Естественным итогом отвращенья.
В сухой земле изысканный росток
Не может жить — и тянется законно
Куда-нибудь, где край не так суров;