К тебе вернуться больше не сумею
Я без того, чтоб не склониться низко,
Ища следы — стопы прекрасной путь.
Когда Амуру благородство близко,
Сеннуччо, попроси при встрече с нею
Хоть раз вздохнуть или слезу смахнуть.
CIX
Предательскою страстью истомленный,
Я вновь спешу туда — в который раз! —
Где я увидел свет любимых глаз,
За столько лет впервые благосклонный.
И, в сладостные думы погруженный
О нем, который в думах не погас,
Я от всего иного тот же час
Освобождаюсь, умиротворенный.
Поутру, в полночь, вечером и днем
Я внемлю нежный голос в тишине,
Которого никто другой не внемлет,
И, словно дуновенье рая в нем,
Он утешение приносит мне —
И сердце радость тихая объемлет.
CX
Опять я шел, куда мой Бог-гонитель
Толкал, — куда приводит каждый день, —
Дух в сталь замкнув, с оглядкой, — как воитель,
Засаду ждущий, скрытых стрел мишень.
Я озирал знакомую обитель.
Вдруг на земле нарисовалась тень
Ее, чей дух — земли случайный житель,
Чья родина — блаженных в небе сень.
«К чему твой страх?» — едва сказал в душе я,
Как луч двух солнц, под коим, пламенея,
Я в пепл истлел, сверкнул из милых глаз.
Как молнией и громовым ударом,
Был ослеплен и оглушен зараз
Тем светом я — и слов приветных даром.
CXI
Та, чьей улыбкой жизнь моя светла,
Предстала мне, сидящему в соборе
Влюбленных дум, с самим собой в раздоре,
И по склоненью бледного чела —
Приветствию смиренному — прочла
Всю смуту чувств, и обняла все горе
Таким участьем, что при этом взоре
Потухли б стрелы Зевсова орла.
Я трепетал; не мог идущей мимо
Я благосклонных выслушать речей
И глаз поднять не смел. Но все палима
Душа той новой нежностью очей!
И болью давней сердце не томимо,
И неги новой в нем поет ручей.
CXII
Сеннуччо, хочешь, я тебе открою,
Как я живу? Узнай же, старина:
Терзаюсь, как в былые времена,
Все тот же, полон ею лишь одною.
Здесь чуткою была, здесь ледяною,
Тут мягкой, тут надменною она;
То строгости, то благости полна,
То кроткая, то грозная со мною.
Здесь пела, здесь сидела, здесь прошла,
Здесь повернула, здесь остановилась,
Здесь привлекла прекрасным взором в плен;
Здесь оживленна, здесь невесела…
Все мысли с ней — ничто не изменилось,
Ничто не предвещает перемен.
CXIII
Итак, Сеннуччо, лишь наполовину
Твой друг с тобой (поверь, и я грущу).
Беглец ненастья, здесь забыть ищу
И ветер, и кипящую пучину.
Итак, я здесь — и я тебе причину
С великою охотой сообщу
Того, что молний здесь не трепещу, —
Ведь сердцем не остыл (и не остыну!).
Увидел я любезный уголок —
И ожил: в этих родилась местах
Весна моя — смертельный враг ненастья.
Амур в душе огонь благой зажег
И погасил язвивший душу страх.
Лишь не хватает глаз ее для счастья.
CXIV
Безбожный Вавилон, откуда скрылось
Все: совесть, стыд, дел добрых благодать, —
Столицу горя, прегрешений мать
Покинул я, чтоб жизнь моя продлилась.
Один я, как Амуру полюбилось,
Хожу то песни, то цветы сбирать,
И с ним беседовать, и помышлять
О лучших днях: тут помощь мне и милость.
Мне до толпы, мне до судьбы нет дела,
Ни для себя, ни до потребы низкой;
И внутренний и внешний жар упал.
Зов — лишь к двоим: одна бы пожалела,
Ко мне пришла бы умиренной, близкой;
Другой бы, как защитник, твердо стал.
CXV
Чиста, как лучезарное светило,
Меж двух влюбленных Донна шла, и с ней
Был царь богов небесных и людей,
И справа я, а слева солнце было.
Но взор она веселый отвратила
Ко мне от ослепляющих лучей.
Тут не молчать — молить бы горячей,
Чтобы ко мне она благоволила!