Как солнце мне сияет вдалеке,
И слепнет взор, и словно все в тумане,
Спешу я по следам бегущей лани
На колченогом немощном быке.
Все, что не ранит, привлечет едва ли.
Нет, я стремлюсь во сне и наяву
К Мадонне, к смерти, к роковому краю.
Все эти двадцать долгих лет печали
Стенаньями и вздохами живу.
Я пойман, я люблю, я умираю.
CCXIII
Такой небесный дар — столь редкий случай:
Здесь добродетелей высоких тьма,
Под сенью светлых прядей — свет ума,
Сияет скромность красотою жгучей.
Чарует голос ласковый, певучий,
Осанка так божественно пряма,
Во всех движеньях — чистота сама,
Пред ней склонится и гордец могучий.
Способен взор окаменить и сжечь,
И тьму, и ад пронзят его сполохи,
Исторгнув душу, в плоть вернут опять.
А этот сладкий голос, эта речь,
Где полны смысла и слова и вздохи! —
Вот что меня могло околдовать.
CCXV
При благородстве крови — скромность эта,
Блестящий ум — и сердца чистота,
При замкнутости внешней — теплота,
И зрелый плод — от молодого цвета, —
Да, к ней щедра была ее планета,
Вернее — царь светил, и высота
Ее достоинств, каждая черта
Сломили бы великого поэта.
В ней сочетал Господь любовь и честь,
Очарованьем наделя под стать
Природной красоте — очам на радость.
И что-то у нее во взоре есть,
Что в полночь день заставит засиять,
Даст горечь меду и полыни — сладость.
CCXVI
Весь день в слезах; ночь посвящаю плачу;
Всем бедным смертным отдыхать в покое,
Мне ж суждено терзаться в муках вдвое:
Так я, живя, на слезы время трачу.
Глаза во влаге жгучей с болью прячу,
Тоскует сердце; в мире все живое
Нужней меня: от стрел любви такое
Терплю гоненье, муку, незадачу.
Увы! Ведь мной с рассвета до рассвета —
Днем, ночью — полупройдена дорога
Той смерти, что зовут жизнью моею.
Моя ль беда, вина ль чужая это, —
Живая жалость, верная подмога,
Глядит — горю; но я покинут ею.
CCXVII
Я верил в строки, полные огня:
Они в моих стенаньях муку явят —
И сердце равнодушное растравят,
Со временем к сочувствию склоня;
А если, ничего не изменя,
Его и в лето ледяным оставят,
Они других негодовать заставят
На ту, что очи прячет от меня.
К ней ненависти и к себе участья
Уж не ищу: напрасны о тепле
Мечты, и с этим примириться надо.
Петь красоту ее — нет выше счастья,
И я хочу, чтоб знали на земле,
Когда покину плоть: мне смерть — отрада.
CCXVIII
Меж стройных жен, сияющих красою,
Она царит — одна во всей вселенной,
И пред ее улыбкой несравненной
Бледнеют все, как звезды пред зарею.
Амур как будто шепчет надо мною:
Она живет — и жизнь зовут бесценной;
Она исчезнет — счастье жизни бренной
И мощь мою навек возьмет с собою.
Как без луны и солнца свод небесный,
Без ветра воздух, почва без растений,
Как человек безумный, бессловесный,
Как океан без рыб и без волнений, —
Так будет все недвижно в мраке ночи,
Когда она навек закроет очи.
CCXIX
Щебечут птицы, плачет соловей,
Но ближний дол закрыт еще туманом,
А по горе, стремясь к лесным полянам,
Кристаллом жидким прыгает ручей.
И та, кто всех румяней и белей,
Кто в золоте волос — как в нимбе рдяном,
Кто любит Старца и чужда обманам,
Расчесывает снег его кудрей.
Я, пробудясь, встречаю бодрым взглядом
Два солнца — то, что я узнал сызмала,
И то, что полюбил, хоть нелюбим.
Я наблюдал их, восходящих рядом,
И первое лишь звезды затмевало,
Чтоб самому затмиться пред вторым.
CCXX
Земная ль жила золото дала
На эти две косы? С какого брега
Принес Амур слепительного снега —
И теплой плотью снежность ожила?