Я вижу ясно, и в глаза мне осы
Любовные впиваются опять,
И я мое сокровище искать
Бреду в слезах, обильных, словно росы.
То рядом цель, то снова далека,
То пламень мой, то мир перед очами.
Я падаю. Дорога нелегка.
Счастливый воздух, светлыми лучами
Пронизанный, бегучая река,
Зачем не поменялись мы путями?
CCXXVIII
Амур десницей грудь мою рассек
И сердце обнажил и в это лоно
Лавр посадил с листвою столь зеленой,
Что цвет смарагда перед ним поблек.
Его омыл сладчайших слез поток,
Он из земли, страданьем разрыхленной,
Превыше всех дерев вознесся кроной,
И к небу аромат его востек.
Растенья благороднейшего корни
С тех пор ношу я в сердце неизменно —
Добро и славу, честь и красоту,
И целомудрие в одежде горней —
И, перед лавром преклоня колена,
Его с молитвой чистой свято чту.
CCXXIX
Я пел, теперь я плачу, но едва ли
Так сладостны бывали песни мне.
Я обращен всем сердцем к вышине
И дорожу источником печали.
Превратности терпенье воспитали —
И с униженьем, с гневом наравне
Приемлю милость, и моей броне
Презренье не опасней острой стали.
И пусть ведут обычную игру
Амур и Госпожа и Рок со мною, —
Я буду счастлив мыслями о ней.
Останусь жить, исчахну иль умру, —
Блаженней нет удела под луною:
Так сладок корень горечи моей.
CCXXX
Я прежде плакал, а теперь пою.
Мое живое кроткое светило
От глаз моих лица не отвратило:
Амур явил мне доброту свою.
Уж я давно рекою слезы лью,
И пусть мой век страданье сократило, —
Ни мост, ни брод, ни весла, ни ветрило,
Ни крылья не спасли бы жизнь мою.
Так глубока пролитых слез струя,
Так широко пространство их разлива,
Что переплыть его не в силах я.
Не лавр, не пальма — мирная олива,
Вот дар, что мне несет любовь моя
И жить велит, нежна и терпелива.
CCXXXI
Я жил, довольный жребием своим,
Считая зависть чувством вне закона,
И пусть судьба к другому благосклонна, —
От мук моих мой рай неотделим.
Но те глаза, чьим пламенем палим,
Страданья все приемлю я без стона,
Мне более не светят с небосклона,
Туман застлал их пологом густым.
Природа, сострадательная мать,
Ужель ты так превратна и жестока,
Чтоб свой побег прекраснейший сломать?
Вся мощь твоя из одного истока.
Но ты, Отец Небесный, отнимать
Свой дар зачем позволил силе рока?
CCXXXII
Был македонский вождь непобедим,
Но гневу под удар себя подставил:
Вотще Лисипп его победы славил
И с кистью Апеллес стоял пред ним.
Тидей, внезапным гневом одержим,
Кончаясь, Меналиппа обезглавил,
И Суллы дни все тот же гнев убавил,
Не близоруким сделав, но слепым.
Был гнев известен Валентиниану,
Аяксу ведом, что, повергнув рать
Врагов, потом с собою счеты сводит.
Гнев равносилен краткому дурману,
И кто его не может обуздать,
Позор подчас, когда не смерть, находит.
CCXXXIII
Себе на счастье видел я светило —
Одно из двух прекраснейших очей —
Недужным и померкшим, без лучей;
И свой недуг в мой глаз оно внедрило.
Амура чудо пост мой прекратило,
Явив мне вновь предмет мечты моей;
Ни разу небо не было добрей, —
Хоть вспомню все, что мне оно дарило, —
Чем нынче, когда в правый глаз мой вдруг
Боль, излетевшая из ока Донны,
Проникла, дав отраду вместо мук.
Природа направляла окрыленный
И разума исполненный недуг,
В полет свой состраданьем устремленный.
CCXXXIV
Приют страданий, скромный мой покой,
Когда не ведала душа надрыва,
Ты был подобьем тихого залива,
Где ждал меня от бурь дневных покой.