Выбрать главу
«Ты помнишь, не забыл вечерний час, — Мне говорит любимая, — когда Уход поспешный мой тебя обидел?
Я не могла сказать тебе тогда И не хотела, что в последний раз Ты на земле меня в тот вечер видел».

CCLI

Сон горестный! Ужасное виденье! Безвременно ль родимый свет угас? Ударил ли разлуки страшный час — С тобой, мое земное провиденье,
Надежда, мир, отрада, огражденье? Что ж, не посла я слышу грозный глас? Ты ж весть несешь!.. Но да не будет! Спас Тебя Господь, и лживо наважденье!
Я чаю вновь небесный лик узреть, Дней наших солнце, славу нам родную, И нищий дух в лучах его согреть.
Покинула ль блаженная земную Прекрасную гостиницу — ревную. О, смерти, Боже! Дай мне умереть!

CCLII

Смущенный духом, то пою, то плачу, И маюсь, и надеюсь. Скорбный слог И тяжкий вздох — исход моих тревог. Все силы сердца я на муки трачу.
Узнают ли глаза мои удачу И светом звезд насытится зрачок, Как прежде, — или нет назад дорог И в вечном плаче я мученье спрячу?
Коль звездам слиться с небом суждено, Пусть мой удел их больше не тревожит — Они мне солнцем будут все равно.
Я мучаюсь, и страх мученья множит. С дороги сбился разум мой давно И верного пути найти не может.

CCLIII

О сладкий взгляд, о ласковая речь, Увижу ль я, услышу ли вас снова? О злато кос, пред кем Любовь готова Заставить сердце кровию истечь!
О дивный лик, с кем так страшусь я встреч, Чья власть ко мне враждебна и сурова! О тайный яд любовного покрова, Назначенного не ласкать, но жечь!
Едва лишь нежный и прелестный взор, Где жизнь моя и мысль моя пьют сладость, Пристойный дар пошлет мне иногда, —
Как тотчас же спешит во весь опор, Верхом и вплавь, отнять и эту радость Фортуна, мне враждебная всегда.

CCLIV

Я о моей врагине тщетно жду Известий. Столько для догадок пищи, Но сердце упований пепелище Напоминает. Я с ума сойду.
Иным краса уж принесла беду, Она же их прекраснее и чище, И, может, небо прочит ей в жилище Господь, чтоб сделать из нее звезду,
Нет, солнце. И тогда существованье Мое — чреда неистощимых бед — Пришло к концу. О злое расставанье,
Зачем любимой предо мною нет? Исчерпано мое повествованье, Мой век свершился в середине лет.

CCLV

Любовникам счастливым вечер мил, А я ночами плачу одиноко, Терзаясь до зари вдвойне жестоко, — Скорей бы день в свои права вступил!
Нередко утро лаской двух светил Согрето, словно сразу два востока Лучи свои зажгли, чаруя око, И небо свет земной красы пленил,
Как некогда, в далекий день весенний, Когда впервые лавр зазеленел, Который мне дороже всех растений.
Я для себя давно провел раздел — И ненавистна мне пора мучений, И любо то, что ей кладет предел.

CCLVI

О, если бы я мог обрушить гнев На ту, чей взгляд меня разит и слово, И кто, явившись, исчезает снова, Бежит, чтоб я скорбел, осиротев,
И кто, душой усталой овладев, Ее казнит и мучит столь сурово, Что в бедном сердце вместо сна благого Вдруг просыпается жестокий лев.
Успел стократ погибель испытать я, Но, сбросив плоть, мой дух стремится к той, Чье равнодушье тяжелей проклятья.
Непостижимое передо мной: Когда он с плачем тянет к ней объятья, Увы, невозмутим ее покой.

CCLVII

Прекрасные черты, предел моих желаний, Глядеть бы и глядеть на этот дивный лик, Не отрывая глаз, но в некий краткий миг Был образ заслонен движеньем нежной длани.
Мой дух, трепещущий, как рыба на кукане, Привязанный к лицу, где блага свет велик, Не видел ничего, когда тот жест возник, Как не узреть птенцу тенета на поляне.