13
О если б мог ты быть всегда самим собой!
Но ты принадлежишь себе, покамест дышишь,
И, смерти чуть шаги зловещие услышишь,
Другому передать обязан образ свой.
Тогда лишь красота, которой обладаешь,
С тобою не умрет — и, превратившись в прах,
В потомстве снова ты звездою заблистаешь,
Когда твой образ вновь воскреснет в их чертах.
Кто пасть такому даст прекрасному жилищу,
Когда его еще возможно поддержать,
Чтоб силе вьюг оно могло противостать
И холоду времен, присущему кладбищу?
Тот, кто небережлив! Ведь ты, друг милый мой,
Имел отца — так пусть и сын то ж скажет твой!
14
Я не из звезд свои познанья почерпаю,
Хотя науку звезд я несколько и знаю,
Но только не затем, чтоб голод предвещать
Иль приближенье бурь по ним предузнавать;
И о висящих злом над кем-нибудь невзгодах
Не в состоянье я его предупредить,
И что б ни ждало нас в бегущих встречу годах,
Я не могу того властителям открыть.
Все знание мое в глазах твоих, с тобою —
И в этих лишь звездах сумел я прочитать,
Что будут красота и правда процветать,
Когда оставишь ты потомство за собою.
Иначе предскажу тебе я, милый мой,
Что в гроб с тобой сойдут и правда с красотой.
15
Когда я вижу, что все дышащее вкруг
Бывает лишь на миг прекрасно, милый друг,
Что только зрелищ ряд дает нам сцена мира,
Понятный лишь для звезд полночного эфира;
Когда я вижу, что под грозной твердью той,
Как злаки, люди вкруг родятся и плодятся,
Сначала к небесам, потом к земле стремятся
И исчезают вслед из памяти людской:
Тогда, в виду всех зол и суетности бренной,
Краса твоя сильней мне взоры поразит
И Времени — скупцу, грабителю вселенной —
Не дать бы лишь твой день в мрак ночи
превратить —
Я объявлю войну, подвигнутый тобою,
И отнятое вновь отдам тебе с лихвою.
16
Зачем не сбросишь ты губительное бремя,
Которым так гнетет тебя седое Время?
Зачем не вышлешь, друг, в отпор на грозный
зов,
Ты нечто посильней, чем пук моих стихов?
Теперь уж ты достиг поры своей счастливой,
И много пышных клумб средь девственных садов
Украсить мог бы ты кошницею цветов,
Похожих на тебя, как твой портрет красивый.
Да, жизнь должна сама себя изображать,
Так как перо и кисть не могут приказать
Жить вечно на стене пред публикою грешной
Твой образ с стороны ни внутренней, ни внешней.
Ты сохранишь себя, отдавшися любя, —
И долго будешь жить, изобразив себя.
17
Увы, мои стихи все презрят, позабудут,
Когда они полны твоих достоинств будут,
Хотя — то знает Бог — они лишь гроб пока,
Где скрыта жизнь твоя, хвалимая слегка!
Когда б я красоту твою воспеть был в силах
И перечислить все достоинства твои,
Потомок бы сказал: «Он лжет — поэт любви!
Таких нет между тех, чья участь — гнить в
в могиле!»
И перестанет мир листкам моим внимать,
Как бредням стариков болтливых, неправдивых.
И те хвалы, что лишь тебе принадлежат,
Сочтутся за мечты, за звуки стоп игривых.
Но если бы детей имел ты не во сне,
То ты в моих стихах и в них бы жил вдвойне.
18
Как я сравню тебя с роскошным летним днем,
Когда ты во сто раз прекрасней, друг
прекрасный?
То нежные листки срывает вихрь ненастный
И лето за весной спешит своим путем;
То солнце средь небес сияет слишком жарко,
То облако ему туманит ясный зрак —
И все, что вкруг манит, становится неярко
Иль по закону злой природы, или так —
Случайно; но твое все ж не увянет лето
И не утратит то, чему нельзя не быть,
А смерть не скажет, что все в тень в тебе одето,
Когда в стихах моих ты вечно будешь жить.