— Какой подарок ты получил?
Вид нелепой шляпы-канотье, будто вышедшей из позапрошлого века, сдвинул в памяти Мирона целый пласт воспоминаний.
— Деревянный волчок. И вы подарили его не мне, а Платону. А меня учили старой еврейской считалочке: — Из двух Камней складываются два Дома, из трёх Камней складываются шесть Домов, из четырех Камней складываются двадцать четыре Дома… Из семи Камней складываются пять тысяч сорок Домов…
— А далее и впредь ступай и мысли о том, что уста не рекут и чему уши не внемлют, — закончил за него старец.
— Потом я узнал, что это — расчёт факториала, — кивнул Мирон. — Стало любопытно, что за такие Дома и Камни…
— Если бы в имени Бога было восемь букв, вариантов бы вышло сорок тысяч, а если десять — три миллиона шестьсот тысяч… — старец рассмеялся, а затем, подступив к Мирону вплотную, взял его за рукав. — Пойдём, — сказал он. — Я неуютно себя чувствую на открытом воздухе.
Подхватив другой рукой погремушку-судзу, он потряс ею, прислушался к затухающим звукам и шагнул за кумирню.
Мирон моргнул, не поверив своим глазам: профессор пропал. Только что был здесь, но сделал шаг — и исчез. Будто его стёрли гигантским ластиком.
— Ну где ты? — голова и плечо старца высунулись из пустоты. — Поторапливайся. Наверняка тебя засекли и уже начали искать.
Мирон подошел к профессору вплотную. Вокруг него воздух вибрировал и тёк, как над раскалённым солнцем асфальтом. Схватив за лацкан куртки, старец дернул его к себе и Мирон понял, что стоят они в каком-то шлюзе-переходнике, образованном прозрачной плёнкой.
— Ну, что смотришь? — старик нетерпеливо махнул рукой. — Обыкновенное Не-поле. Идём.
— Это какая-то разновидность стэллс-ткани? — спросил Мирон, топая за профессором по узкому коридору из плёнки.
— Да нет, тут другой принцип, — отмахнулся старик. — Хотя ткань — тоже моё изобретение — здесь она была бы неудобна. Обязательно кто-нибудь наткнётся случайно. Вездесущие дети или собаки… А нам это не нужно. Так что я придумал, как создавать стэллс-эффект просто в воздухе. Натяжением молекул.
— Ясно… — старик говорил таким тоном, будто Мирон должен был его понимать. Но не понимал. — Вы не очень-то удивились, когда меня увидели, — сказал он, когда старикан подошел к двери, прорезанной в сплошном металле стены. Именно прорезанной: казалось, кусок стены просто выпилили лазерным резаком, снабдили ручкой и петлями и позволили время от времени открываться.
— Ждал чего-то подобного все последние дни, — пожал плечами профессор.
Кроме белых волос и тёмного цвета лица в нём ничего не выдавало старика. Руки были гладкими, с аккуратно подстриженными ногтями, плечи под пиджаком широкими и только чуть сутулыми, да и выше Мирона он был на целую голову. Будто вовсе и не японец.
— Ждали? Почему?
— Потому что точки и линии наконец-то соединились.
Мирон всё больше запутывался. Какие точки? Какие линии?
Изнутри стена была не ржавой, а цвета металлик — покрашена краской против ржавчины. Посыпанные белым песком дорожки, фигурно подстриженные кусты и очень красивые, будто скульптурно вылепленные сосны были как бы продолжением парка снаружи. Только вот вишневые деревья здесь стояли в цвету.
Наверное, те самые сакуры, — подумал Мирон, проходя под усыпанной бело-розовыми цветками дорожке.
— Поколдовали немного с генами, — махнул рукой профессор на невысказанный вопрос Мирона. — Приятно, когда цветение продолжается не четыре дня, а пару месяцев, правда? И пчёлам нравится…
Только сейчас Мирон услышал равномерное гудение. Будто за облаками шел грузовой стратоплан. Крепкие тельца патрулировали соцветия, как крошечные дроны. Пчёлы… Последний рой видели в природе пятнадцать лет назад.
— Тоже поколдовали с генами? — спросил Мирон, разглядывая мохнатых, полосато-корчиневых летунов. При виде насекомых его накрыл священный трепет.
— Пока что экспериментируем, — отмахнулся профессор. — Феромоновый ограничитель не позволяет им вылетать за пределы монастыря. — Как только добьёмся устойчивости особей к циклическим парабенам, выпустим на волю.
Трудились в парке не только пчёлы. Тут и там Мирон замечал согнутые спины, обтянутые коричневыми рубахами, и склоненные треугольные бамбуковые шляпы. Монахи — раз монастырь, значит должны быть и монахи, правильно? — занимались разнообразными делами. Кто-то граблями подправлял ровные чёрные борозды в саду камней, кто-то подметал опавшие лепестки, кто-то ковырялся в земле — рядом с небесной красоты прудиком располагались вполне прозаические грядки с кочанами зеленой еще капусты и накрытые плёнкой купола теплиц.