Директор чертыхнулся, резко позвонил в колокольчик, прокричал в приоткрывшуюся дверь:
— Ну и где этот чертов Изюмов?.. Почему я должен ждать какого-то артиста, словно последний клерк?
В тот же момент из приемной вышел бледный и оцепеневший Изюмов, прошел на середину кабинета, остановился, прижав руки к бокам.
— Слушаю вас, Гаврила Емельянович.
Тот круглыми немигающими глазами уставился на него, неожиданно выкрикнул:
— Все, вы уволены!.. Терпение мое лопнуло! Сегодня же, немедленно! Все!..
Артиста качнуло, но он устоял, едва слышно поинтересовался:
— Позвольте спросить — по какой причине?
— По причине неуважения к профессии артиста!
— В чем оно заключалось?
— В хамстве, пьянстве и неумении вести себя в присутственных местах!
— Вы имеете в виду?..
— Да, я имею в виду ваше недостойное отношение к коллеге — приме нашего театра госпоже Бессмертной.
Табба перевела волоокий взгляд с директора на Изюмова, насмешливо прищурила глаза.
Лицо артиста вдруг вспыхнуло, он подобрался, вскинул подбородок с вызовом произнес:
— Мое отношение к мадемуазель Бессмертной, Гаврила Емельянович, никак не касается театра. Это сугубо личное дело!
Директор побагровел, подошел почти вплотную к Изюмову, брызгая от возмущения слюной, завопил:
— Нет, почтенный-с, это не сугубо личное дело! Вы служите в императорском театре и извольте соблюдать все нравственные нормы, которые предписаны подобному заведению!.. Сугубо же личные дела вы вправе исполнять в любом ином месте — за пределами данного учреждения-с. При условии, что вами не заинтересуется полиция… — Он вернулся к столу, брезгливо махнул пухлой ручкой. — Все, уходите и пишите соответствующее прошение!.. Я вас не задерживаю!
— Я желал бы сказать несколько слов мадемуазель Бессмертной, — тихо произнес Изюмов.
— Никаких слов!.. В этом кабинете слова произносятся только с ведома его хозяина, то есть меня!.. Удачи в иной жизни и на ином поприще!
Изюмов мгновение помедлил, развернулся на каблуках и, прямой как палец, покинул кабинет.
Директор поплотнее прикрыл дверь, подошел к Таббе, поцеловал ей руку.
— Я исполнил все, как вы желали, дорогая.
— Благодарю вас. — Табба улыбалась.
— Теперь вы верите, что я особым образом отношусь к вам?
— Я всегда верила. Теперь же моя вера окрепла окончательно.
Гаврила Емельянович заставил девушку подняться, через сопротивление принялся обнимать ее.
— Ну, когда наконец моя голубка сможет уделить должное внимание почтенному господину?.. Когда?.. Назначайте время, место. Я целиком ваш. Я невменяем… Я весь в страсти.
Она отворачивалась от навязчивых поцелуев, со смехом, будто от щекотки, приседала, выскальзывала из объятий, отошла в итоге в сторонку, поправила сбившиеся волосы.
— Вы смущаете меня, Гаврила Емельянович.
— Вы так же смущаете меня… Ежедневно, ежечасно… Поэтому я трепетно жду вашего решения.
— В ближайшее время подумаю и скажу.
— Отчаянно буду ждать… — Гаврила Емельянович что-то вспомнил. — Минуточку! — Он выдвинул один из ящичков стола, достал оттуда изящную замшевую коробочку, протянул Таббе. — Маленький, но искренний подарочек!
Актриса открыла коробочку, увидела в ней колечко, усыпанное россыпью камней, ахнула.
— Вы меня балуете, Гаврила Емельянович!
— Надеюсь, вы тоже когда-нибудь побалуете меня.
Директор попытался снова обнять артистку, она ловко выскользнула, сунула коробочку с колечком в карман, послала воздушный поцелуй и закрыла за собой массивную дверь.
Когда Табба вышла из театра, она вдруг увидела, как по улице неспешно и с булыжным грохотом тянется подводный обоз с ранеными. В подводах лежали перебинтованные солдаты, рядом шагали в белых одеждах и с красными крестами сестры милосердия, где-то поодаль духовой оркестр играл печальный вальс.
Оторвав взгляд от обоза, артистка шагнула вниз и вдруг заметила, что на ступеньках ее ждет по-прежнему бледный и решительный Изюмов. Он двинулся навстречу девушке, она инстинктивно отступила назад, глухо спросила:
— Что вам от меня нужно?
— Не бойтесь, — ответил тот, остановившись в двух шагах. — Дурного я вам не сделаю. Всего лишь несколько слов. — Оглянулся на уходящий обоз, усмехнулся. — Я понял. Я отправлюсь на фронт. На Дальний Восток… Буду сражаться с японцами. Это единственно верное решение. Даже если погибну…
— Могу лишь пожелать вам храбрости и осторожности, — произнесла Табба.
Он вновь усмехнулся, ударил ладонями по бокам.