Как бы там ни было, летом 1888 года пароход, в трюме которого томились около сотни каторжан, а в каютах находились еще около трех сотен вольных переселенцев, вышел в открытое море и взял курс на Сахалин. Путь предстоял долгий. Плавание длилось несколько месяцев.
Российская полиция, наконец, могла облегченно вздохнуть. Самая опасная преступница за всю историю Российской империи была арестована, осуждена и изолирована. Но совсем скоро, когда Софья Блювштейн еще находилась в трюме арестантского парохода, по России прокатилась новая волна преступлений — афер, налетов и грабежей. И почерк преступников неприятно удивил ветеранов сыска. Это была… Золотая Ручка.
Нет, Блювштейн была надежно закована в кандалы. Она не могла сбежать с парохода. Но тогда… кто?
Моментально возникли две легенды. Одна утверждала, что в Нижнем Новгороде была арестована вовсе не Золотая Ручка, а женщина, на нее похожая. Слушать ее оправданий судья не стал, поэтому неведомая женщина и была осуждена как Софья Блювштейн.
Вторая легенда гласила, что Софья Блювштейн подкупила некую воровку из своей среды, чтобы та выдала себя за нее. На воровском жаргоне эта подмена называлась «свадьбой». Воровская рвань за большие деньги, бывало, соглашалась отсидеть срок вместо истинного преступника. Ни та, ни другая легенды убедительного подтверждения не имеют, а потому остаются лишь мифами.
ПУТЬ НА САХАЛИН
О пути на Сахалин в сильно мифологизированной биографии Софьи Блювштейн нет ни слова. Не осталось ни документов, ни каких-либо свидетельств, касающихся этого периода жизни Софьи Блювштейн. О том, что это был за путь, можно судить по рассказам Дорошевича, добравшегося до Сахалина тем же морским путем (причем, как оказалось, дважды — в 1887 и в 1902 годах), да по воспоминаниям людей, которые по каким-то причинам преодолевали путь из Европейской части России до Владивостока.
Пароход с каторжанами ходил из Одессы на Сахалин дважды в год. Причем весенний рейс заканчивался на Северном Сахалине. И те, кто прибыл сюда этим рейсом, ждали целый год местного рейса на Южный Сахалин. Летний рейс (он считался осенним, пароход прибывал в Александровск в конце октября или начале ноября) доставлял каторжан непосредственно к острогу.
Ежегодно кружным океанским путем на остров доставлялось от 400 до 800 человек. Не все они были каторжанами. На остров съезжались члены семей арестантов и ссыльнопоселенцев. Простые крестьянки, многодетные матери собирались в дорогу с пожитками и деньгами, которые удавалось выручить за проданные дом, скот, инвентарь. Этих людей обычно везли весенним рейсом. К своим мужьям (или женам, бывали и такие случаи) они попадали спустя год. То есть весь путь от брошенного дома до места пребывания главы семьи занимал около полутора лет.
Почему свободные люди решались на этот длительный переезд? Власти наладили настоящую пропагандистскую машину, которая работала почти без сбоев. Сахалин остро нуждался в поселенцах. Без притока населения экономика острова, и без того едва теплящаяся, не могла нормально функционировать. Крупных производств на Сахалине не было. Каторжане и поселенцы были заняты на вырубке леса, на строительстве новых домов, дорог, мостов, на добыче угля и в судоремонтных мастерских. Но и эти скромные производства нуждались в рабочей силе.
До 1875 года каторжных поселений и тюрем на острове не было. Начало сахалинской каторге положил закон от 23 мая 1875 года, предоставлявший генерал-губернатору Восточной Сибири право переселить на Сахалин первых 800 человек из числа осужденных на каторжные работы. Центром тюремной администрации стал город Александровск.
Каторжанам дозволялось писать домой письма. Но вся почта перлюстрировалась. И те письма, в которых излагались ужасы сахалинской каторги, уничтожались. По сути, письма родным писались под диктовку. Поэтому члены семей осужденных так легко соглашались на переезд — в письмах каторжан расписывались «прелести» жизни на Сахалине, возможность получить землю, деньги на строительство дома и заведение хозяйства.
Сюда ехали люди бедные, едва сводившие концы с концами в России. Ехали те, кто не мог выносить позора, связанного с осуждением главы семейства. В патриархальной, сельской России быть супругой каторжанина считалось унизительным и постыдным.
Сюда ехали женщины, которым после ареста кормильца было очень трудно поставить на ноги детей. Не понимали они, что едут в добровольную ссылку. Что здесь, на Сахалине, их положение будет не лучше, чем положение осужденных ссыльных.
По дороге на остров пароходы заходили на Цейлон и в китайские порты. Суда принимали на борт уголь и воду. Свободные пассажиры получали право сойти на берег, что то купить в припортовых кварталах и немного отдохнуть от морской болтанки. Отсюда, из иностранных портов, на Сахалин летели обнадеживающие письма и телеграммы. Они тоже писались под диктовку. Рассказывать о сомнениях по поводу переселения и трудностях дальнего пути не разрешалось.
Прибывавшие на Северный Сахалин переселенцы оседали в этой части острова на многие месяцы. Поскольку деньги таяли быстро, женщины заводили хозяйство. Многие из них сходились с местными мужчинами и ссыльными. Получалось, что ехали к мужьям, приезжали к чужим людям. Но эти союзы местными властями не признавались. Когда приходил пароход, перевозивший поселенцев на южную часть острова, женщин практически насильно выгоняли из обжитых изб, отлучали от сожителей и отправляли к заждавшимся мужьям.
Как писал Влас Дорошевич, все это сильно напоминало отмененное крепостное право. Свободные люди, по своей воле переселившиеся на Сахалин, становились, по сути, несвободными. Это были добровольные каторжники, надеявшиеся наладить пошатнувшуюся жизнь, да вместо этого нечаянно угодившие в неволю.
Были среди поселенцев и другие люди. Сюда ехали идеалисты, желавшие служить своей стране и своему народу. Учителя, врачи, инженеры. Особенно заметны были молодые женщины, которые намеревались обучать грамоте детей каторжан. Судьба этих женщин была трагичной. Они попадали в сожители охранникам, наиболее зажиточным поселянам. А некоторые, не выдержав, кончали жизнь самоубийством (эти истории есть в книге Дорошевича).
Как обходились с женщинами-каторжанками? Их судьба была трагичной. Еще по пути на Сахалин осужденные на каторжные работы женщины становились наложницами охранников и наиболее сильных арестантов. Дорога на Сахалин превращалась в испытание и физической выносливости, и психической устойчивости. Дорошевич в своей книге «Сахалин (Каторга)» описывает сошедших с ума женщин. Большинство из них прибывали на каторгу уже в состоянии душевного недуга. Не наказывать их надо было — лечить. Но среди этих несчастных были мужеубийцы, мучительницы детей, налетчицы и прочее отребье. Болезнь не искупала их вины. И получалось, что эти женщины прибывали на сахалинскую каторгу умирать.
В каких условиях везли каторжан через южные моря? О каких-либо средствах, облегчающих воздействие качки и жаркого климата, говорить не приходится. У вольных пассажиров была хотя бы вода. У тех, кто ехал в трюме и видел небо лишь через забранный решеткой потолочный люк, не было и этого. Удушливая жара, тяжелый запах немытых тел, дурная еда, постоянная нехватка воды — все это превращало морской этап в издевательство, в изощренную пытку.
Во все времена российская пенитенциарная система отличалась бессмысленной жестокостью. Направленная вроде бы на исправление преступников, она выполняла лишь карающую функцию. Российская тюрьма, как и российская каторга, — отложенная во времени мучительная казнь.
Но царская каторга — детские игры по сравнению с каторгой советского времени. Каторжные работы как вид наказания были введены в СССР в 1943 году, а в 1948 году каторжные лагеря были переименованы в Особые лагеря МВД. По сути, советские лагеря начиная с 20-х годов XX столетия были худшим воплощением каторжных лагерей. И транспортировка заключенных в отдаленные лагеря Восточной Сибири, случалось, оборачивалась массовой казнью. Баржу, в трюме которой сидели осужденные, попросту топили, пускали ко дну вместе с людьми. «Царские сатрапы» до такого не додумались.