Доля сахалинских женщин — сплошная трагедия. Трагической была и доля Софьи Блювштейн. Поселенец Богданов отличался свирепым нравом. История не сохранила подробных данных об этой темной личности. По фотографии видно, что это был человек молодой. Правда, невозможно определенно сказать, когда фотография была сделана. Невозможно выяснить и имя Богданова. По документам полиции речь идет о Кирилле Богданове. Однако Дорошевич называет его Степаном.
Согласно переписи, проведенной Чеховым в 1890 году, на каторге были два Богдана (фамилия, не имя), оба вольные поселенцы, а не ссыльные, оба жили в селении Палево, а не в Дербинском, где жил Богданов, описанный Дорошевичем. Это были братья — младший, 32-летний Константин, и старший, 50-летний Иордокий. Оба из Бессарабии и, скорее всего, по национальности цыгане. Иордокий был тихим, незаметным человеком, Константин отличался буйным характером, что совпадает с описанием Степана Богданова у Дорошевича. Но каких-либо уточняющих данных нет. Поэтому сказать с уверенностью, что палевские Богданы имели какое-либо отношение к Соньке, невозможно. С другой стороны, дербинский Богданов, по разным сведениям, в том числе и по свидетельству Дорошевича, имел отношение к убийству Никитина и грабежу Юровского. На него как на главного подозреваемого должно было вестись дело. Но никакого дела в сахалинских архивах и архивах МВД нет. Из всех документов только мимолетное упоминание имени некоего Кирилла Богданова. О какой конкретике может идти речь?
Богданов был крайне жесток в отношении сожительницы. Дорошевич отмечает, как Сонька боялась Богданова. И это при ее воле, независимости, хитрости. Это был первый мужчина в жизни Золотой Ручки, который получил полную над ней власть. Покорил, сломал, заставил жить по его правилам.
Сонька ненавидела своего сожителя… Должна была ненавидеть. Но на деле все не так просто. В 1898 году закончился десятилетний срок пребывания на каторге Соньки Золотой Ручки. Она покинула Сахалин и, соответственно, своего сожителя Богданова. Поселилась в городе Иман. Купила дом (значит, было на что купить). Но прожила здесь недолго, в 1899 году продала дом и переехала (по некоторым сведениям) в Хабаровск. По другой версии — сразу вернулась в Александровский. К Богданову? Наверняка — он вряд ли бы оставил ее другому мужчине, особенно учитывая то, что Сонька, по сути, от него сбежала (не это ли и был ее последний побег?).
Еще одна примечательная подробность — в 1899 году в Александровском Софья Блювштейн приняла крещение по православному обряду, получив имя Мария. Зачем? Не для того ли, чтобы… оформить брак с Богдановым? Ответа на этот вопрос нет. Следы Богданова теряются примерно в то же время. Но остается смутная догадка — Сонька любила своего мучителя. И это была ее последняя любовь в жизни.
То, чего не произошло точно — Богданов не прибил беглянку. Не искалечил ее, не устроил свою порку розгами. В противном случае об этом происшествии узнала бы вся каторга. Правда, к тому времени Богданов и Золотая Ручка жили уже не в Александровском. Но это не так важно — каторжане непременно разнесли бы весть о наказании Соньки по Сахалину. Значит, встреча прошла мирно. И тогда крещение Соньки, еврейки по рождению и иудейки по вероисповеданию (не соблюдающей культовых обрядов), получает внятное объяснение. Она крестилась, чтобы венчаться с Богдановым. Если тот был родом из Бессарабии, то принадлежал к православным.
Вот и объяснение. Необычное, представляющее Софью Блювштейн в ином свете. Но, как нам кажется, вполне логичное. Другого, по крайней мере, не находится.
Версия о том, что Богданов и Сонька каким-то образом были причастны к сахалинскому золоту, а потому Золотая Ручка вернулась на остров за припрятанными деньгами, вырученными за перепродажу золотого песка, не особенно состоятельна. Золотые россыпи в устье реки Лангери были открыты только в тридцатые годы. В годы пребывания на Сахалине Соньки о здешнем золоте никто и не помышлял.
Но остается в силе другая версия. Сонька сбежала от Богданова впопыхах, не сумев забрать из тайника всех своих денег. Вернулась в Александровский именно за деньгами. Зачем же крестилась и по чему после этого не покинула Сахалин снова? Да кто же ее знает?
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬНИЦА
Сахалинская каторга не имеет примеров в исторической перспективе. До Сахалина каторга была лишь тюрьмой, в которой использовался труд заключенных. Сахалин же был автономным сообществом, частью России, которая обеспечивала сама себя всем необходимым и практически ничего не поставляла на материк. 11осле закрытия сахалинской каторги, уже в советские времена, каторга снова превратилась в тюрьму, поставляющую бесплатную рабочую силу на волю, но в более страшном, ожесточенном вари анте. Если каторжане до Сахалина имели хоть какие-то права — обратиться с жалобой к начальству, попросить о снисхождении (и снисхождение это обычно получали — в виде уменьшения срока или замены тюремного содержания ссылкой), — то каторжане советских времен имели лишь одно право: умереть.
Сахалин же жил своей жизнью, которая не имела ничего общего с жизнью империи. Только язык да названия заведений, фамилии да жалкое подобие сословий. Остальное все — свое. Свои законы, свой быт, своя промышленность и свое сельское хозяйство.
Стоит лишь задуматься — кто поставлял на остров жизненно необходимые товары и кто ими торговал? Поселенцы. Торговцев с материка не было вовсе по причине крайней вероятности быть ограбленным и убитым. Тяжело приходилось сахалинским предпринимателям. С одной стороны — верный, никем не занятый рынок, на котором любой отчаянный человек, затеявший торговлю, моментально становился монополистом. С другой — каждый вечер с наступлением темноты жди стука в окно, поджога, налета. И не спасет тебя ни ружье наготове, ни нанятая охрана. Против ружья выступят пять топоров, а охрана легко подкупалась налетчиками. Охранники и сами становились грабителями, благо, преследование преступников было в их обязанности. Возможно, именно потому и не было раскрыто дело Юрковского, что к ограблению поселенца был причастен кто-то из охраны или каторжной администрации. Деньги-то огромные…
Отбыв треть предусмотренного приговором срока в каторжной тюрьме, лишившись кандалов и постоянного присмотра надзирателей, Софья Блювштейн вышла из тюрьмы поста Александровский и перебралась в Дербинское, где жили ссыльные и вольные поселенцы. Ее определили в сожители уже не раз упомянутому нами Богданову, на тот момент поселенцу, отбывшему свой срок и по этой причине признанному вольным.
По некоторым косвенным свидетельствам, в первое время Соньке приходилось очень тяжко. Богданов был зол на нее за ее болезнь (сохнущая левая рука и постоянные боли в пояснице от побоев и долгого ношения кандалов), подступающую старость (Сонька уже давно не выглядела юной девочкой, она сильно оплыла, поседела, подурнела лицом), замкнутость, которую сожитель считал заносчивостью. Богданов бил ее так, как не получалось у палача Комлева. Потом немного успокоился — Сонька смогла перевести дух.
И тут сработала ее предпринимательская жилка. Она наверняка много думала в своей камере о жизни на поселении. Думала о побеге, но на это нужны были деньги. Добыть их привычным способом она не могла. Значит, нужно было заняться «делом». И в Соньке проснулось призвание предков — местечковых лавочников.
Уже в первый год жизни на поселении Богданов и Сонька открыли квасную. Разрешение было получено моментально — каторга стонала от нехватки торговли и системы разного рода обслуживания. Предложенный Золотой Ручкой вариант устраивал всех. Чайная — не чайная, зато нет возможности торговли водкой (а спиртное на Сахалине находилось под строгим запретом). Столовая — не столовая, зато и не кабак со всеми его сомнительными прелестями. Магазин — не магазин, зато не будет и торговли запретным товаром (спиртным, китайским опиумом и прочей дрянью). Нет — квасная. Торговля традиционным русским напитком, который к удивлению чиновников каторжной администрации у Золотой Ручки получался отменного вкуса и безупречного качества.