Версия четвертая — «одесская». Согласно ей Сонька благополучно вернулась в Европейскую часть России. Не желая дискредитировать дочерей, которые проживали в Москве, Золотая Ручка осела в Одессе. Занималась криминальной деятельностью вплоть до установления в стране Советской власти. В 1921 году (мы об этом уже говорили) она отметилась тем, что разъезжала по центральным улицам Одессы и разбрасывала деньги — за упокой души расстрелянного чекистами любовника. Однако в 1921 году Соньке должно было исполниться 75 лет. Казненному большевиками налетчику было едва за 30. Хороша старушка.
Версия пятая — «московская». Это вторая по распространенности версия смерти Золотой Ручки, а возможно, и первая, «главная» — поскольку у ее сторонников есть «доказательство», могила Соньки на Ваганьковском кладбище в Москве. Об этой могиле отдельный разговор. Пока же изложим сюжет этой версии.
Сонька благополучно отбыла каторгу и в начале XX века вернулась в Москву. Поселилась рядом с дочками, о криминальном прошлом постаралась забыть и вела жизнь обычной старушки до самой кончины в 30-е или даже в 40-е годы. Дочери признали ее и, скрывая прошлое матери, содержали одряхлевшую Соньку. Они не забыли щедрости матери, которая дала им блестящее парижское (?!) образование.
В 30 е годы или позже выживающая из ума Золотая Ручка якобы снова на некоторое время вернулась к своим «шалостям». В эти годы по Москве прокатилась волна остроумных ограблений ювелирных магазинов (другой вариант — по Одессе, но это не так важно). В магазины вбегала ручная обезьянка, хватала с витрины драгоценные камни и пускалась наутек. Сыщики разводили руками — по их мнению, это был почерк знаменитой Соньки Золотой Ручки…
На этом с легендами покончим. Их и так слишком много в этой книге. При отсутствии достоверных документальных свидетельств, убедительных рассказов очевидцев и более-менее обширной базы фотографических снимков говорить о судьбе Соньки можно лишь в предположительном ключе, расширяя тем самым сложившуюся вокруг этой фигуры мифологию.
С легендами покончим, но при этом попробуем выстроить вероятную цепь событий кончины Софьи Блювштейн (или уже Марии Богдановой? Не в этом ли причина того, что документальных свидетельств о последнем периоде жизни Соньки исчезающе мало?). Получится еще одна легенда? А почему бы и нет? Во всяком случае, в этой легенде не будет возвеличивания фигуры Золотой Ручки, которого она, по большому счету, недостойна.
1902 год. Конец зимы или — поздняя осень. Время холодных ветров, бесконечных дождей и снегопадов.
Сонька живет в старой покосившейся избе одна. Сожителя (или уже законного мужа) Богданова рядом нет. Соньке 56 лет. На вид она древняя старуха, истощенная и изможденная. У нее нет ни подруг, ни друзей, которые могли бы ее поддержать. Она живет в поселении, в котором все друг другу враги.
У Соньки практически нет средств к существованию. Уходя к более молодой сожительнице, Богданов забрал все. Не мог не забрать — если описание его личности составлено нами верно (а у нас нет ни одной причины заподозрить в Богданове наличия благородства, доброты, способности к состраданию). Жестокий, черствый, корыстолюбивый человек оставил Соньку, как старую куклу — выжав из нее все, что она могла ему дать.
Без былых связей, влияния, славы, денег, она уже мало на что была способна. Не умела вести крестьянское хозяйство, которое помогло бы ей выжить. Не умела содержать в порядке дом, всегда прибегая к труду нанимаемых ею женщин.
Как проститутка она уже не годилась ни на что. Этот верный для молодых поселенок способ заработка (вокруг полно одиноких, необихоженных мужчин, выбирай любого) ей был уже недоступен. Не было и кандидатов взять старуху в сожительницы. Сонька осталась в трагическом одиночестве. О таком состоянии говорят: «некому кружку воды подать». Это с нею и случилось.
А потом — болезнь. Неважно, какая именно — пусть будет простуда, хотя это слишком общий, слишком размытый диагноз. Возможно, она болела туберкулезом, который в последней стадии напоминает по симптомам «вечную простуду». Туберкулез — самый вероятный диагноз. На каторге чахоткой болело до восьмидесяти процентов арестантов. Скученность, повсеместно царящая антисанитария, неполноценное питание, тяжелый принудительный труд — все это способствовало моментальному распространению туберкулеза среди каторжан. Между прочим, от чахотки скончались и многие охранники. Эта болезнь не щадит никого.
Одинокие, холодные, тоскливые вечера в истопленной избе. Притупившееся чувство голода. Возможно, муки запоздалого раскаяния. И — память, память… Об ограбленных и убитых, об униженных и обманутых. Прибавят ли эти мысли жизненных сил?
Ее не стало в один из промозглых дней сахалинской зимы. Хорошо, если она умерла во сне. Но так умирают только святые. А Сонька была великой грешницей.
Холодный труп Софьи Ивановны Блювштейн, наверняка, обнаружили не сразу. Она попросту никого не интересовала. Просто кто-то по старой памяти заглянул в ее избу в надежде перехватить чекушку самогона. А тут — мертвая старуха. Лежит на лавке под съехавшим набок арестантским тулупом из облысевшей овчины. Страшная в своей смерти. С открытыми пустыми глазами…
Ее похоронили в Александровском на местном кладбище. Установили деревянный крест с ее именем. Потом крест сгнил и свалился. А потом заросла и могила.
Где похоронена Золотая Ручка, на Сахалине не знают. Ни один человек. Вообще никто. Словно она и не жила.
ДРУГИЕ СОНЬКИ
Сонька Золотая Ручка ушла в небытие. А легенда — осталась. Еще при ее жизни кличка «Золотая Ручка» превратилось в «воровское звание», в знак криминального качества.
Золотой Ручкой в разные годы называли разных женщин. Все они были воровками и аферистками. Очень часто их путали с Софьей Блювштейн. Есть подозрение, что многие преступления, приписываемые настоящей Золотой Ручке, совершила не она, а ее «двойники», женщины, о судьбах которых мы и поговорим…
В начале восьмидесятых годов XIX века, когда Сонька находилась уже в бегах, в Санкт-Петербурге появилась еще одна Золотая Ручка. Ее имя — Анна Зильберштейн. Как легко догадаться, тоже из местечковых женщин еврейской национальности. И тоже с криминальным воспитанием.
В детстве и юности Анна промышляла воровством на привокзальной площади и рынках. Технику карманных краж она освоила в совершенстве. И когда повзрослела и расцвела, превратилась из гадкого утенка в прелестную девушку, то сохранила приверженность к карманным кражам. В те годы она была карманницей номер один, которую уважали все петербургские воришки.
Она «работала» на протяжении примерно восьми лет. За это время заметно разбогатела. Приоделась, обзавелась хорошим домом и выездом. Посещала театры и дорогие рестораны. Воровала у богатых зрителей, как уличная воровка. То есть запускала руку в карман и вытаскивала оттуда бумажники. И быстро уходила, чтобы не схватили.
Несколько раз она попадалась. Но всегда ловко выкручивалась — сбрасывала бумажник на сторону и закатывала истерику, от которой даже свидетели приходили в смятение — могла ли столь нежная и богатая дама что-то у кого-то украсть.
Три раза она оказывалась в полицейском участке по обвинению в карманной краже. И три раза ее отпускали, не предъявляя обвинения.
Однажды она забралась в карман полицейского агента. Тот схватил ее за руку и засвистел в свисток, призывая полицию. Но Анна Зильберштейн не растерялась. Она закричала: «Спасите! Грабят! Держите вора!» Окружающие тут же навалились на агента, скрутили ему руки. На его крики никто не обращал внимания. Анна же выбралась из этой свалки и поспешно удалилась. Подбежавшим полицейским пришлось долго выяснять, кто тут настоящий вор.
В конце концов, она попалась. Анну арестовали и отдали под суд. Она получила три года каторги, которые отбыла от звонка, до звонка, после чего вернулась в Петербург. И снова взялась за свое дело, поражая сыщиков изворотливостью и ловкостью «гуттаперчевых» рук.