— Возможно.
— Разрешите возобновить знакомство? Куда мы пойдем?
— Сейчас мне некогда. Завтра уезжаю. В квартире такой разгром. Я бы предпочла встретиться с вами… ну, хотя бы в театре.
— В таком случае, разрешите записать ваш адрес. Я пришлю билет.
Софья Владиславовна извлекла из золотого миниатюрного портсигара малюсенькую визитную карточку с адресом.
— Вы, наверное, меня помните. Моя фамилия — Морозофф, — добавил он, коверкая на французский манер свою фамилию.
— О, да, конечно. Вы были с одной красивой блондинкой.
— Это мимолетное знакомство. Я сопровождал ее из России в Париж к родителям, — несколько сконфузился Морозов.
Когда после посещения банка и модистки Софья Владиславовна вернулась домой, Таня вручила ей конверт с билетом в ложу Большого театра.
— Погоди, голубчик, — посмеивалась про себя Золотая Ручка, — доберусь я до тебя. Нет, мне замечательно везет.
И она призадумалась над туалетным вопросом.
— Сегодня надо быть пленительной, а потом… потом видно будет.
Час спустя вызванный с Петровки парикмахер принялся убирать роскошную шевелюру Софьи Владиславовны, сочетая аргентинскую прическу с рубиновыми аграфами. Придирчиво оглядев себя в зеркале, Софья Владиславовна осталась довольна.
— Не уйдешь, голубочек, — прошептала она.
В театре был громадный съезд. Давали «Евгения Онегина». Все ложи были переполнены самой избранной публикой. Оркестр великолепно сыграл увертюру. Петр Ильич Чайковский сидел в директорской ложе. Аргентинская прическа Софьи Владиславовны произвела фурор на весь театр.
Бинокли то и дело устремлялись в ее ложу. А когда она в сопровождении блестящего кавалера, сына миллионера Морозова, появилась во время антракта в фойе, произошла всеобщая сенсация. Бриллиантовое ожерелье, тонко соединенное с блестящим изумрудным кулоном, вызывало зависть московских модниц. Но более всего поражали драгоценные кружева экрю, которые так чудно выделялись на декольтированном фоне. Гибкая фигура грациозной графини, ее длинные глаза, изящная манера себя держать, — все это было предметом обсуждения многочисленных кавалеров.
Толковали вкривь и вкось о новой красавице, появившейся на горизонте Москвы.
Раздался звонок. Начался второй акт. Софья Владиславовна села в глубине ложи. К ней приблизился Морозов, держа громадную бонбоньерку с конфетами.
— Как великолепно поет Михайлов, — заметил ухажер.
— Он, говорят, из Петербурга приехал специально по распоряжению директора, — показала свою осведомленность в искусстве Софья Владиславовна.
— Но фигура его не подходит к типу Ленского, каким его замыслил Пушкин.
— Яковлев замечателен, — шептала Софья Владиславовна, направляя бинокль на исполнителя партии Онегина.
Во время обмена мнениями Морозов невзначай прижимался к Софье Владиславовне, целовал ей руки, не обращая внимания на сцену, заглядывал в глаза, мешая смотреть и слушать.
— Ах, зачем это вы? — с игривым недовольством спросила Софья Владиславовна.
— Поймите, графиня, я еще в Париже мечтал провести с вами время наедине, вдали от шума городского, в приятном уюте.
— Оставьте, вы мне мешаете слушать музыку.
Морозов обиженно замолчал и отодвинулся.
— Владимир Федорович, если не ошибаюсь? — обратилась к нему Золотая Ручка, поняв, что несколько переиграла.
— Он самый.
— Вы уж теперь ко мне не приставайте. Не люблю, когда мне мешают слушать хорошую музыку, а вот ужинать поедем мы с вами в «Яр». Сядем в отдельном кабинете. Там можете целовать мне руки, даже шейку, — и она стрельнула в Морозова своими очаровательными глазками.
Спектакль прошел с большим блеском. Чайковскому был поднесен ценный подарок от купечества города Москвы.
Экипаж быстро доставил парочку в пригородный ресторан. Их провели в кабинет на верхнем этаже. Несколько слуг моментально накрыли стол, уставили его всевозможными закусками, винами, водками…
Владимир Федорович внимательно изучал меню.
— Вы, графиня, что будете?
— Мне все равно, только не гуся и не треску.
— Ну, так я закажу котлетки из дичи «а ля Яр», а вам сюпрем из дичи. Графиня, икра превосходная. Рекомендую.
— Нет, закажите мне буше и грибки с паприкой.
— Ваше здоровье, — поднимая рюмку с рябиновкой, объявил Морозов.
— Стойте, я рябиновку не пью. Налейте мне коньяку, — спохватилась Софья Владиславовна.
Морозов поставил свою рюмку, наполнил другую коньяком и подошел вплотную, в упор к прелестной женщине. Глубокое декольте давало ему возможность любоваться красотой ее форм.
— Ну-с, выпьем в знак радостного возобновления нашего заграничного знакомства.
Графиня залпом выпила предложенную рюмку и налила себе другую.
— Вот это я люблю, — засмеялся Морозов и последовал ее примеру.
Закусили, выпили, опять закусили и пересели на мягкий диван в глубине кабинета. Их окружали живые цветы. Спущенные шторы и драпировки, отдаленность укромного уголка от входа — все это располагало к известной близости.
Владимир Федорович нежно целовал не только шею, но и все декольте Софьи Владиславовны. Она гладила его по волосам, приговаривая: «Шалун!».
— Ах, милая Софья Владиславовна, если бы вы знали, что сводите меня с ума, то, быть может, пожалели бы.
— Знаете, Владимир Федорович, в моем лексиконе такого слова нет. Я вас, мужчин, никогда не жалею. Хотите меня любить — осыпьте меня подарками, деньгами, купчими… Ну, одним словом, я должна материально убедиться в действительности вашего чувства. Тогда я поверю.
— Приказывайте. Я к вашим услугам.
— Покажите ваш бумажник, — искрясь улыбкой и бриллиантами, заявила Софья Владиславовна и сама полезла в карман кавалера.
— О, да у вас достаточно денег для меня!
Она вынула из бумажника пачку сторублевых ассигнаций, пересчитала и отложила в одну кучку шесть тысяч.
— Вот это мне, а вам я оставляю на расходы двести рублей и всю мелочь.
Морозов не протестовал. Он весь был под обаянием этого изнеженного тела. От графини дышало страстью, жгучие глаза обещали неземную радость.
В этот момент, постучав предварительно несколько раз, внесли ужин. Софья Владиславовна, как ни в чем не бывало, убрала деньги в свой ридикюль и спокойно села есть сюпрем. Полилось шампанское.
— В номера! — скомандовал Морозов, выходя из ресторана.
— Нет, лучше ко мне. У меня все-таки чище.
— Я счастлив, но думал, что…
— Вам нечего думать. Я денег даром не беру.
Когда Морозов проснулся в кровати бок о бок с очаровательным, пышущим здоровьем телом, он не мог удержаться от ласк. Он осыпал ее поцелуями. И ласки его становились все более и более притязательными.
— Милая, — шептал он в порыве страсти.
— Не хочу с тобой расставаться. Приезжай ко мне в Париж. Я буду ждать тебя. Остановлюсь в «Континентале». Приедешь?
— О, да, да! Конечно. Все для тебя…
На улице было уже светло. Часы в столовой пробили десять.
— Я встану, дорогой, — сказала, соблазнительно позевывая, Софья Владиславовна и в одной сорочке направилась в ванную комнату.
Вернулась она закутанной в мохнатую простыню. Ее тело еще более порозовело и красиво отличалось от мохнатой простыни безукоризненной чистоты. Умышленно она подошла к Владимиру Федоровичу и поцеловала его в губы. При этом простыня соскользнула с ее плеч, обнажив дивные формы.
Снова порыв страсти охватил Морозова. Вздохи и стенания наполнили уютную спальню графини. Вырвавшись, наконец, из объятий очаровательной женщины, Владимир Федорович схватился за голову. Его шатало, точно от выпитого вина, настолько он был опьянен знойной женской лаской.
— Так ты приедешь ко мне в Париж? — с шаловливой улыбкой спрашивала графиня.