Пароходик пристал к живописному берегу. Граф и Софья Владиславовна вышли последними.
Матам Блано распорядилась разложить свой старый ковер. Молодежь засуетилась. Откупоривали бутылки, распаковывали корзины с закусками, конфетами, фруктами. Когда все было готово, началось сплошное пьянство. Пили без удержу, в большом количестве и преимущественно крепкие вина.
Софья Владиславовна с графом завладели бутылкой легкого сотерна и пили исключительно это вино. Закусывали фруктами. Мадемуазель Блювштейн любезно чистила груши и яблоки и кормила графа, а тот в благодарность за каждый кусочек целовал ей руку.
До них доносились насмешки, шутки. Один нищенски одетый поэт сочинил даже эпиграмму на влюбленную парочку. Это начинало надоедать.
— А не прогуляться ли нам, граф? — шепотом предложила Софья Владиславовна.
Тот с радостью согласился. Ему до смерти хотелось набить морду наглецу-поэту, и он едва себя сдерживал. В ста метрах от пикника кроны деревьев, склоненные к реке, образовывали шатер.
— Наконец-то мы одни, — грудным шепотом произнес граф и с этими словами взял руки Софьи Владиславовны.
— Да, тут нас никто не видит, — поощрила она.
Граф воспламенился. Долго сдерживаемая стремительность пылкой натуры теперь не знала удержу. Он схватил ее в объятия, целовал, нашептывая:
— Милая, дорогая, я вас люблю.
Софья Владиславовна успела соскучиться по мужским ласкам и теперь с жаром отвечала на поцелуи графа.
— Ты меня любишь? — спрашивала она между поцелуями.
— Конечно. Что за вопрос? Люблю безумно.
— И я тебя люблю.
— Хочешь быть моей женой? Я считал бы себя самым счастливым на свете.
— Об этом надо подумать, — заявила она.
Граф слегка нахмурился, отвернулся, закурил.
— Ну, чего надулся? Разве такие вопросы моментально решаются? Ведь это вопросы жизни, — оправдывалась театрально Софья Владиславовна.
— Значит, ты меня не любишь, — надув губы, твердил он.
— Ах, какой ты чудак! Мы с тобой только сегодня познакомились.
— Нет, я знаю, в чем дело — я очень беден.
Софья Владиславовна метнулась в его объятия и начала успокаивать:
— Если ты беден, то я не нищая. У меня есть сбережения — наследство от матери. Первое время проживем, а потом у тебя будет практика. Как у юриста. А медицину ты бросишь.
Эта перспектива улыбалась графу. Ему до смерти надоели и анатомический театр, и богема, а главное — непроглядная бедность.
Он уже мечтал, как при помощи средств жены займет почтенное положение в обществе. Родные снова отнесутся к нему с должным уважением, и он, собравшись с духом, начнет процесс против двоюродного братца, присвоившего его часть наследства.
— Так ты согласна?
— Ну, хорошо, согласна, — после некоторой паузы ответила хитрая Сонька.
— А теперь вернемся — неудобно.
Пикник был в разгаре. Гости были порядком пьяны. Захмелела и мадам Блано. Тут только сказалась настоящая подоплека этой на вид приличной женщины. Она лезла целоваться к молодым людям, позволяла себе с ними нецензурные вольности. Не только в одном разговоре, но даже в жестикуляциях проявлялись экспансивные черты этой жизнерадостной особы.
По дороге большинство кавалеров дремали. Спала молоденькая модистка, которую предательски напоили мадерой. Она приткнулась к мадам Блано и сладко посапывала.
Было уже около десяти часов вечера, когда пароход пристал к пристани. Некоторых пассажиров пришлось долго будить. Софья Владиславовна не села на омнибус, а приняла предложение графа пройтись пешком.
Госпожа Блано пришла в восторг, узнав утром, что ее жиличка в скором времени будет графиней.
Она поздравила Софью Владиславовну, но при этом высказала сомнение чисто материального свойства:
— Ведь у него ничего нет. Простому смертному сам Бог велел биться, терпеть нужду, отказывать себе во всем, но громкий титул графини обязывает. А ну как средств не окажется?
— Я все это учла. У меня есть маленькое сбережение, которое мне переведут из России.
— Ой-ой, скоро же вы проживете эти денежки, а что потом будет — неизвестно.
— Я никогда так далеко не загадываю, — сухо ответила Софья Владиславовна.
Где было парижской мещанке понять ее? Жизнь казалась Соньке широкой Калифорнией, в которой такая масса золота. Она свято блюла принцип Кречинского, уверявшего, что везде есть деньги и надо только уметь их извлечь. И она была убеждена в том, что ей удастся даже из недр преисподней добыть груды золота.
На сравнительно значительную сумму, которой она располагала в данный момент, Софья Владиславовна смотрела как на переходное состояние своих средств. Такая сумма ее не устраивала как основной капитал, и она без сожаления приготовилась потратить ее на обеспечение своего графского достоинства. Но кому она могла раскрыть тайник собственной души?! Не знала она такого человека. Да и при ее скрытности вряд ли бы стала она обнажать душу.