— А если бы у меня были крупные деньги? — лукаво поглядывая на Масальского, спросила Софья Владиславовна. В голове штабс-капитана блеснула мысль: «Как знать, быть может, у Соньки действительно остался капитал?». Он вспомнил эпизод с тридцатью тысячами франков и задумался. Сейчас он находился в затруднительном материальном положении, но перспектива жениться хотя и на крещеной, но еврейке, ему, польскому аристократу, не улыбалась.
— Это ничего бы не изменило, — заметил он после некоторой паузы. — Мне пришлось бы выйти из полка, перевестись в другой полк где-нибудь в российском захолустье. Или же идти служить в полицию. Ни то, ни другое меня не устраивает.
— Вот как! — воскликнула Блювштейн. — Ты и не собирался жениться! Зачем же ты клялся мне в вечной любви, целовал мне руки и ноги, называл меня Венерой, унижался, пресмыкался, выполнял все мои капризы?!
Масальский растерялся.
Вдруг раздался жуткий хохот. В первый момент Масальский решил, что Сонька смеется над ним и нахмурил тонкие брови, но вскоре он убедился, что это не простой приступ смеха, а истерический припадок.
С нечеловеческим криком она упала на диван, тело ее начало конвульсивно вздрагивать.
— Соня, милая, дорогая моя, успокойся! — кричал Масальский.
Он суетился, бегал по комнате, искал графин с водой, падал на колени перед диваном, целовал руки и судорожно вздрагивающее тело.
Пришлось вызвать врача.
Под влиянием валерьянки и холодных компрессов Софья Владиславовна пришла в себя. Она увидела у ног своих растроганного Масальского, и лицо ее скривилось в презрительную улыбку.
— Уйдите, ради всего святого, уйдите. Я не хочу вас видеть.
Сколько ни умолял Масальский, ее решение было бесповоротным.
В конце концов, Масальский с обиженной миной стал искать фуражку и вышел в коридор.
Когда, наконец, за ним захлопнулась дверь и Софья Владиславовна услышала удаляющиеся шаги, в ее душе произошел переворот. Она вскочила и бросилась к двери. Но какая-то внутренняя сила ее удержала. Она подошла к окну, выглянула на улицу и увидела стройную фигуру уходящего штабс-капитана.
Он шел твердой поступью, и ничто в нем не выражало какого-нибудь угнетения или страдания.
— Да, он меня не любит, — решила Сонька и снова зарыдала.
Но это были тихие слезы, имеющие своим началом самое сердце. Эти тихие слезы стоили ей если не всей, то доброй половины ее нравственной жизни. В эти слезы вылились все ее упования и надежды на лучезарное будущее, с которым ее связывала мечта о возлюбленном. Но струны порвались, и она чувствовала себя одинокой и заброшенной, как никогда. И тут ее охватила злоба ко всему миру.
— Теперь для меня не существует любви. Буду их грабить, этих злодеев-мужчин. Пусть они дорого платят за мои ласки.
К вечеру она собрала вещи и поехала на вокзал. Софья Владиславовна направилась в Берлин. Там она надеялась обновить туалет и приехать в Париж элегантной дамой.
Глава IV
ПЕРВАЯ БЕРЛИНСКАЯ ПРОДЕЛКА
Поезд в Берлин пришел рано утром. Город еще спал. Открыты были только кафе на Фридрихштрассе.
В этих кафе можно встретить или добрых тружеников, одиноких мужчин и девиц, или же вернувшихся с ночной оргии представителей беспардонной столичной жизни.
В костюме для прогулок из дамского сукна, отделанного одним лишь бархатом, и в шляпке английского фасона Софья Владиславовна прошла в кафе «Виктория» и заняла столик у самого окна.
За соседним столиком поместилась группа, состоящая из трех мужчин и двух женщин.
Мужчины имели вид утомленный, измызганный бессонной ночью, но все же старались держаться бодро, не показывая крайнего утомления, тогда как на дам жалко было смотреть: белила и румяна смешались с грязью; подведенные глаза, расплывшаяся краска на щеках, мертвенные губы — все это были переживания ночных оргий.
От жары и хватания лица потными руками получается не физиономия, а сплошная клякса. По мнению Соньки, берлинские кокотки не шли ни в какое сравнение с изящными парижскими.
В это время в кафе вошел высокий мужчина с легкой проседью. Это был брюнет южного типа с порядочным брюшком. Его осанистая манера держаться, равно как и строго выдержанный костюм, выдавали человека, принадлежащего к состоятельному и благовоспитанному классу.
Он автоматически сиял цилиндр и занял место около Софьи Владиславовны. По всему было видно, что это завсегдатай кафе, так как без его заказа ему уже несли серебряный кофейничек, маленькие круглые булочки и сливочное масло. Мальчишка тотчас принес большую газету.