Артемидор Кассию Максиму шлет привет.[1]
Часто я ощущал в себе желание обратиться к этому труду, однако воздержался "не от праздности низкой или от незнания дела", как говорит наш поэт,[2] но устрашала меня грандиозность и широта исследований, нужных для него, и тревожили меня возражения людей, идущие в их речах или от убеждения, что ни гадания не существует, ни божественного промысла, или попросту от желания доставить себе упражнение ума и провождение времени. Ныне же насущная нужда заставляет меня не откладывать и не медлить, но изложить мои познания, приобретенные опытом, ибо это полезно не только для нас самих, но и для потомков.
Я полагаю тем самым достигнуть двоякой цели: во-первых, дать отпор тем, кто пытается отвергнуть само искусство прорицания и виды его, выдвинув против них безукоризненно и целенаправленно собранный опыт и свидетельства исполнения снов, достаточные, чтобы противостать кому угодно; во-вторых, тем, кто хоть и занимается гаданием, но, не умея найти надежные книги, бродит в потомках и рискует разочароваться и отшатнуться от этого занятия, дать спасительное средство против их заблуждений. Ибо почти все недавние мои предшественники,[3] желая снискать писательскую славу и полагая, что единственный путь прославиться - это оставить сочинение о толковании снов, умеют только перепевать друг друга - берут древние сочинения и сказанное хорошо пересказывают плохо или к сказанному кратко добавляют многословный вздор. Ведь они писали не по опыту, а наудачу, что кому придет в голову, причем одним были доступны все книги древних, а другим не все, ибо некоторые книги из-за древности были редкими и испорченными, и остались им неизвестны.
Я же, во-первых, почитал делом чести добыть любую книгу о снотолкованиях, а во-вторых, я много лет, пренебрегая клеветой, водился с теми оболганными рыночными гадателями, которых люди важные и надменные обзывают нищими, обманщиками и шутами; и в эллинских городах и на праздничных сборищах, и в Азии, и в Италии, и на самых больших и людных островах я терпеливо выслушивал рассказы о древних вещих снах и их исполнении, ведь в таких исследованиях нельзя было и действовать иначе. Поэтому я могу подробно рассказать о каждом случае, сообщая истинную правду безо всякого вздора, к для всего, что я помню, предложить ясные и понятные для всех доказательства на основе самых простых рассуждений - разве что иное будет столь уж ясно, что толкование вообще не понадобится.
Теперь, наконец, я перейду к своему предмету, чтобы вступление не оказалось длиннее нужного. Ибо зачем слова без сути дела для тебя, столь красноречивого, что подобного доселе не видано было среди эллинов, и столь понятливого, что. не дожидаясь конца речи, ты угадываешь, куда она ведет? Итак, прежде всего необходимо дать точную меру некоторым основным понятиям.
1. Разница между обычным сновидением (ἐνύπνιον) и вещим сном (ὄνειρος) есть немалая, о ней я писал в других местах. И теперь, по-моему, хорошо начать именно с этого ...[4] поскольку сочинение покажется тебе беспорядочным и начинающимся без отправных положений.
Вещий сон и простое сновидение различаются тем, что первый предсказывает будущее, а второй указывает на настоящее. Яснее, пожалуй, будет для тебя так. Некоторые переживания имеют свойство возвращаться, вновь возникать в душе и вызывать сонные видения: так естественно, что влюбленный видит себя во сне с предметом своей любви, испуганный видит то, чего он боится, голодному снится, будто он ест, жаждущему - будто он пьет, а объевшемуся - что его рвет или что его душат из-за возникшей преграды трудноперевариваемой пищи. Стало быть, видно, что эти пережитые чувства содержат не предсказания будущего, но воспоминания о настоящем.[5] Исходя из этого можно видеть, что одни переживания - собственность только тела, другие - только души, а третьи - и тела, и души. Так, когда влюбленному снится, что с ним предмет его любви, а больному - что он лечится и разговаривает с врачами,- это примеры переживаний тела и души вместе; страдать рвотою, спать, пить, есть - надо полагать, переживания, свойственные телу, а радоваться и огорчаться - свойственные душе. Отсюда ясно, что переживания тела являются во сне или из-за недостатка, или из-за избытка чего-либо, а переживания души - или из-за страха, или из-за надежды.
О простом сновидении сказано достаточно. Называется оно точным именем - и не потому, что все спящие (ὑπνοῦντες) его (ἐνύπνιον) видят (ведь и вещий сон (ὄνειρος) - удел спящих), но потому, что оно имеет действие, только пока снится,[6] а как кончится сон, перестает действовать. Вещий же сон, также будучи сновидением, действует тем, что ведет нас к осуществлению предсказания будущего; и это действие после пробуждения становится толчком к делу, возбуждая и расшевеливая душу. Поэтому и название ему дано от первопричины, пли исходя из выражения "произносить сущее" (τὸ ὂν εἴρειν), что означает попросту "говорить", как у поэта: "да сбудется все, предреченное мною".[7] А нищего Ира жителя Итаки называли так, "потому что у всех он был на посылках".[8]
1
Большинство ученых идентифицирует Кассия Максима с Максимом Тирским (ок. 125—185 гг. н. э.), софистом, автором 41 философско-риторического сочинения, в которых чувствуется влияние кинизма и платонизма.
3
Пэк высказал предположение, что одним из упоминаемых здесь предшественников Артемидора может быть Гермипп из Верита, ученик Филона, писавший на астрологические темы в период правления императоров Адриана и Траяна.
4
В тексте лакуна, отмеченная Герхером. По смыслу в данном место возможно следующее восстановление: «иначе» или «в противном случае».
5
Мысль о том, что во сне могут отражаться дневные заботы человека, была достаточно широко распространена в античности. Она стала общим местом для эпикурейцев в отличие от стоиков, которые полагали, что сновидения посылаются божеством.
6
Артемидор раскладывает слово ἐνύπνιον на составные части: ἐν — в и ὕπνος — сон. Таким образом, название простого сновидения по-гречески указывает па время его действия, т. е. во сне.
8
Настоящее имя нищего — Ἀρναῖος. Жители Итаки придумали ему прозвище, образовав его от имени вестницы богов Ириды. Артемидор возводит имя Ириды к глаголу εἴρω (называть, определять, говорить).