Я все никак не могла выплакать деда. А бабулю понять – почему после его ухода она не стала искать во мне утешения?
Его нет, можешь меня обнять – говорила я ей, так, чтобы она не слышала. А она не обнимала. Неужели мир разрушится, если в нем на один камень станет меньше? Зачем тебе такое наследство? Будь теплой…
Я ходила к ней в гости. Мы пили чай.
Теплой она не была.
К моему счастью, к концу учебного года появилась еще одно бессмысленное, но прекрасно пожирающее время занятие – я стала готовиться к предстоящим выпускным экзаменам. Поглощала абзац за абзацем. Понятое, выученное, вызубренное вещала все тому же окну. Исписывала листы формулами, иксами, игреками. Комкала, загромождала ими стол.
Но высокие балы в зачетке, не радовали, лишь напоминали, что совсем скоро мне снова больше ничего ни останется, кроме слез в кинотеатре, кроме как каменеть перед окном и в Костиных руках, и бесконечное ожидание сна…
– В магистратуру идешь? – спрашивали девчонки.
Думаю: «Зачем?», а для них пожимаю плечами.
Загибая пальцы, они в ужасе перечисляют предметы, по которым предстоит сдать вступительные экзамены в магистратуру, и я говорю, что я с ними.
– В общежитии нуждаетесь?
Надменная женщина в приемной комиссии, заполняет ведомость на мое зачисление в магистратуру.
– Да!
Бабуля ведь не зовет вернуться.
Костик отпустил меня легко. Сказал, что я «молоток», потому что на бюджет поступила. Сказал, что квартиру за собой все равно оставит, чтобы мы могли видеться. Даже что-то подарил… Мишку… Кружку…
Виделись потом пару раз, мельком, в магазине, на площади. Здоровались.
– Васька, а ты на выходные куда?
– Здесь буду.
Не стала на этот раз врать девчонкам. Решила посидеть в общаге. А то, как скажу, что на выходные домой поеду, приходится потом для конспирации полдня где-нибудь слоняться. Не объяснять же соседкам, что дом, в котором тебе не рады, в который тебя не зовут, домом быть перестает вовсе.
А у меня на выходные план такой – поваляться с книжкой в пустой общажной комнате и желательно с чистой совестью.
– Так ты ж одна остаешься!
Все никак не отстанет Виолетка-соседка.
– Угу, – подтверждаю я, стараясь не выдавать всей радости от предстоящего уединения.
– Поехали к моим? Хоть поедим нормально!
Я вяло отнекиваюсь, она бойко настаивает. В итоге Виолетка побеждает.
И вот мы уже стоим на остановке, долго ждем автобус.
Виолета без умолку болтает. Будто не в гости едим, а на экзамен, думала я, уже с час слушая выдержки из ее семейного архива.
– Только не влюбись в него, он бесперспективен! – говорит она мне о своем брате, дойдя и до него.
Я смотрю на неказистое Виолеткино лицо, жидкие волосы и не верю, что ее брат настолько может отличаться от нее, чтобы в него можно было влюбиться.
– Это Василиса, – представляет меня Виолетка своей семье по прибытию.
Ее мама умиленно улыбается, маленькая вертлявая собачонка пытается на меня запрыгнуть, папа игнорирует.
Тот, в кого наказано не влюбляться, появляется из кухни в фартуке и с руками, испачканными в муке.
– Владимир, – называет он себя, и самому от этого официоза смешно.
– В простонародье просто Вовка! – говорит Виолетка, и кидается ему на шею.
Тот разводит в сторону руки, давая себя обнять.
Мой Вовка…
– Ты меня про маму никогда не спрашивал…
– Угу.
– Что «угу»?
– Ну вроде не спрашивал.
– Так спроси!
– Спрашиваю.
– Нет ее.
– Гм… Бывает.
Я любила казаться себе бабулей, особенно первый год замужества. Закрывалась на кухне и затевала затяжную стряпню, что-нибудь типа творожных бубликов жаренных в масле или пирожков с разными начинками. Снимала обручальное кольцо, запускала руки в липкое тесто. Вовку в свою обитель не пускала.
Садилась на стульчик у плиты, и пока пирожки или бублики скворчали на сковороде, смотрела в окно. Это окно – справа от плиты и с видом на автомобили соседей, явилось то ли чудом, то ли совпадением, но больше ощущалось как неизбежность. Даже не знаю, или оно ждало меня здесь, или я искала его все эти годы.
Наверное, через месяц после того, как мы въехали в нашу новую квартиру, я, наконец, признала его.
– Ну, здравствуй…
В то утро за ним был рассвет, совсем как тот, под который бабуля кормила меня завтраком перед школой. Я гладила шершавый подоконник, и в кухне опять становилось душно и пахло манной кашей, а в соседней комнате, за покрытым тканевой скатертью столом будто сидел дед и ждал своего завтрака. «И зачем он так рано встает?» – снова себя спрашивала, – «Ему ведь никуда не надо».