Еще раз повторяю про больницу, уже спокойнее. И добавляю:
– Возвращаться надо.
– Да ты чё! – тут же всполошился Лева, и уже тише, чуть наклоняясь ко мне, видимо, чтобы Вася не слышал, – я не нанимался вас туда-сюда катать. У меня груз.
Потом сплюнул себе под ноги и тоже заглянул в кузов, посмотрел на Страшилину ногу, присвистнул.
– Мы до Маковки уже почти докатили.
– Там больница есть?
– Есть. Медпункт.
– Больница нужна!
– Медпункт подойдет, – сказал Вася.
Мы добрались до Маковки. Потом ехали по деревне пока была дорога. А дальше пришлось идти пешком иначе, как сказал Лева, его «ласточка» погрязнет. И мы бы, наверное, погрязли, но благо, в разжиженный дождем грунт были предусмотрительно набросаны кирпичи и доски.
Вася с Левой вели Страшилу под руки.
– Брательник твой что ли? – покряхтывая под своей ношей, спросил меня Лева.
Я не ответила.
– Чё, бля, хахаль?
Он усмехнулся и даже присвистнул.
Лева подвел нас к одному из стоящих в ряд домов. Оставил Страшилу на Васю и направился к забору. Со знанием дела отодвинул доску, та легко поддалась. Он сунул руку в образовавшуюся щель, нащупал замок. Один «щелк» – и дверь распахнулась.
Во дворе лаяла собака. Лева скомандовал:
– До крыльца идите. Шарик не достанет.
И сам пошел вперед. Вскоре собака затихла.
Я заняла Левино место под правой Страшилиной рукой. Наш раненный в действительности оказался не так уж невесом.
Мы осторожно вошли во двор. Из темноты, справа, доносился Левин голос. Он разговаривал с собакой – приветствовал ее, говорил: «Как ты вырос, мужик!»
Когда уже стояли у крыльца, Лева отпустил собаку. Цепь ее к нам не пустила. Лева вбежал по ступенькам, постучал в дверь.
Вскоре в проеме двери показался тучный мужчина.
Он поприветствовал Леву:
– Чего приперся? Я тебе плохо объяснил, что ли? Непонятливый такой?
Лева, озираясь на нас, говорил очень тихо:
– Дядь Петь. Да я это…
– Тебе еще раз объяснить, что ли?
– Да дядь Петь, тут человеку плохо. Нога у него…
– Еще и дружков привел!
Мужчина возмущенно ударил себя по толстым ляжкам.
– Мы не друзья! – крикнула я, – У нас товарищ ранен.
Вася усмехнулся.
Ну да, пафосно, конечно. Зато сработало! Мужчина спустился с крыльца. Поочерёдно заглянул нам в лица. Я сказала: «Здрасте», когда подошла моя очередь. Потом чуть согнувшись, глянул на Страшилену ногу. Свет из приоткрытой двери, позволял разглядеть лишь огромное пятно на прилипшей к ноге штанине.
– Заходите, – сказал он нам, – а ты пошел вон! – добавил для Левы.
Мы вошли.
В освещенной прихожей он еще раз оглядел нас, представился:
– Петр Олегович.
– Очень приятно, – ответила я.
Вася протянул для рукопожатия свободную руку, и снова представил меня как «Эли» и спросил, куда вести больного.
Петр Олегович, несмотря на свое телосложение, достаточно проворно разул Страшилу.
– Сюда, – скомандовал он, распахивая перед нами дверь в комнату.
В комнате напротив говорящего телевизора стоял диван, низкий стол, на нем чашка чая.
Очередное «сюда», и мы аккуратно опустили Страшилу на диван.
– Настюш, забери – протянул Петр Олегович чашку.
В проеме двери стояла девушка, пышная телом, красивая лицом. Судя по внешнему сходству, дочь.
– Левка твой раненого привез.
Петр Олегович выключил телевизор.
– Да не мой он! – ответила Настя, и буквально вырвала стакан из отцовских рук.
– Чуть было не породнились, – сказал он нам, когда Настя вышла из комнаты.
И крикнул:
– Настюш, принеси чемодан.
– А ты не волнуйся, – теперь он говорил со Страшилой, – сейчас глянем.
Настя принесла таз с водой, простыню.
С таким набором в кино обычно роды принимают в домашних условиях, усмехнулась я про себя. Затем Настя принесла большой пластиковый контейнер.
Петр Олегович накрыл принесенной простыней столик, аккуратно положил на нее ногу Страшилы. Затем раскрыл контейнер, достал оттуда ножницы. Он сосредоточенно, очень медленно разрезал штанину. Дышал доктор тяжело, выдыхал со свистом. Настя стояла рядом с отцом, молча наблюдала.
Вася вышел из комнаты. Я слышала, как хлопнула входная дверь.
– Это чем тебя так?
Доктор медленно раздвигал края разрезанной штанины.
– Железяка на ногу упала, – ответила я вместо Страшилы.
– Ну ничего, ничего.
Намоченной в тазу тряпкой он обтирал кровь вокруг раны.
– А теперь потерпи немного…
Он лил перекись на рану. Та пенилась, шипела.
– Молодец!
Пациент не стонал и не жаловался.
– Как звать-то?
Петр Олегович поднял глаза на Страшилу. Тот смотрел в сторону, на зашторенное окно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь губы были плотно сжаты, аж побелели.