Настя смущенно ответила:
– Да не рядом. Я даже не знаю, где это… Мне только Лева рассказывал…
Я замерла с поднесенной ко рту вилкой.
Проглотила наспех пару кусочков картошки.
– Что рассказывал?
Настя долго хлопала ресницами. Потом, наконец, ответила:
– Да ничего особенного. Просто рассказывал, что родился там. Что мама там живет. Звал…
Последнее слово произнесла шепотом. Глаза опустила.
– Звал? В Мякишево? – накинулась я, – Зачем?
– Знакомиться, – также тихо ответила Настя, не поднимая глаз.
– И что еще?
Настя не ответила. Отрицательно помотала головой. Она разглядывала свои руки, сложенные на коленях.
Я ела.
У картошки не было вкуса, у молока температуры, но я покончила с ними, и прежде, чем поблагодарить хозяйку все-таки спросила:
– Вы давно вдвоем живете?
Настя подняла глаза и долго не могла сообразить, что ответить, потом сказала:
– Я в общежитии живу. А папа здесь сам.
– А мама?
Я встала из-за стола, нарочно шумно отодвинула стул.
– В Шамати живет. У нее там семья.
– Спасибо, – поблагодарила я Настю за еду и за компанию, правда чуть более раздраженно, чем следовало.
Взяла со стола хлеб, к которому сама так и не притронулась, и попросила у Насти ножницы.
Завидую Страшиле – сидит, молчит, смотрит в окно, и такое ощущение, что не скучно ему, не одиноко.
И я попробовала. За окном моросит дождь. Такой мелкий и частый, что заметить его можно лишь в просвете между деревьев.
Я подошла к Страшиле и опустилась перед ним на колени. Положила на не застеленную кровать принесенный хлеб.
– Завидую тебе, – честно сказала я, и аккуратно раздвинув края разрезанной штанины, посмотрела на швы, – так стремишься.
От аккуратного ряда швов по штанине в бок, закусывая материал, направились мои ножницы. Я на секунду замерла и взглянула на Страшилу. Мы встретились глазами, и в его прозрачной голубизне я не нашла протеста.
– Если умирать – можно и здесь. Можно хоть где. Вон хлеб – я кивнула на кусочки, лежащие на одеяле – мог бы просто перестать есть. А мог бы, например, не дать себя зашить. Зачем за смертью куда-то ехать?
Я говорила тихо, нежно, будто с ребенком.
С трудом перерезала боковой шов штанов. Окровавленный кусок материи упал к Страшиленным ногам. Я подняла его, отшвырнула в сторону и принялась за вторую штанину.
– Вообще я уважаю любую индивидуальность. Уважаю свободу. Не хочешь говорить – не говори, не можешь – повезло тебе, я вот иногда остановиться не могу. Может, Сонное Село к себе только молчаливых принимает? Этот же ведь тоже замолчал. Слова из него теперь не вытянешь. Наверное, и я замолчу…
И со второй было покончено. Страшила остался сидеть в шортах.
– Послезавтра утром, наверное, едем, – я поднялась, – он договорится.
Теперь я держала за самый кончик один из его лохматых локонов.
– Я ему верю, понимаешь? Потому что ему тоже туда нужно. А я бы…
Я раскрыла ножницы и приложила их к пряди волос у самого ее основания.
Страшила не шелохнулся.
– Осталось бы х-хоть где, – свела кольца вместе, и неопрятная прядь полетела вниз, – лишь бы не ехать. Х-хоть здесь, х-хоть в Становке…
Каждое мое «х» будто дразнило этих железных работяг. И с каждым из них на кровать падала новая жертва.
– Потому что я жить х-хочу. Не знаю правда почему и зачем, но как представлю…
Я перевела дыхание и отошла от Страшилы на пару шагов. Взглянула со стороны на свое творение. Без своих скатавшихся сосулек Страшила был похож на общипанного цыплёнка. Немного жалкий, немного милый. Глаза стали казаться еще больше, еще прозрачнее.
Страшила провел рукой по своим волосам. По тому, что от них осталось.
А ты почему не хочешь? – хотелось спросить Страшилу. Но вряд ли он начнет говорить со мной, даже несмотря на все то, что, между нами только что было.
Я уловила быстрый взгляд, брошенный Страшилой на хлеб, по-прежнему лежавший на одеяле.
– Пошла я.
Не стала ему мешать. Только свои мокрые джинсы забрала.
Глава 7
Настю нашла там же на кухне. Она уже вымыла посуду, домывала полы.
– Мне бы постирать.
Показала на свой сверток. Я все рассчитала. До воскресенья высохнут.
– Это в бане. Только воды нагреть надо.
– Да я так, холодненькой.
– Сапоги наденьте, – сказала мне Настя прежде, чем снова наклониться к ведру, в котором полоскала тряпку.
Когда обувала свои кеды, заметила у порога пару резиновых сапог, размера, наверное, сорокового. Я им усмехнулась и вышла на крыльцо.
Вернулась очень скоро. Отставила свои кеды, виновато погрузила ноги в осмеянные резиновые сапоги. Еще и хозяйский тулуп прихватила, накинула на плечи.