Всю ночь, наверное, лил, думала я про дождь. С трудом передвигая ноги, застревая в густой жиже, настойчиво шла к маленькой баньке, которую от прочих дворовых построек отличала лишь закопченная асбестовая труба.
В бане оказалось не теплее, чем снаружи. Вода холоднющая. Я набрала полную оцинкованную ванночку, найденную под пологом, в которой возможно купали когда-то маленькую Настеньку.
Вытирая хлюпающий нос пропахшим сигаретным дымом рукавом тулупа, аккуратно стирала единственные свои джинсы, стараясь не расплескать воды, но она все равно то и дело залетала в широкие голенища сапог.
В дом возвращалась с мокрым свертком в руках. Нигде во дворе не было видно бельевых веревок, и я думала этот вопрос решить непосредственно с Настей, и обязательно в тепле.
Но до Насти этот вопрос не донесла, обнаружила веревки. Те были натянуты меж деревянных столбов, держащих козырек крыльца. А под веревками обнаружила Васю и Петра Олеговича. Они курили.
– Утро доброе, – поприветствовал меня хозяин дома.
– Доброе, – ответила я, пробуксовывая на букве «д».
Петр Олегович улыбнулся. Мне, моей «д-д-д», моим шортам, своим сапогам и тулупу.
Когда я проходила мимо, желая скорее проникнуть в тепло, расстаться с мокрой, холодной ношей и забраться под толстое одеяло, Вася сказал:
– Собирайтесь.
Я выбирала между «Зачем?» и «Куда?», но так ничего и не сказала. Дрожа всем телом, держалась за ручку приоткрытой двери.
– Заходи, заходи, – сжалился надо мной Петр Олегович и слегка подтолкнул в спину.
Настя вышла на встречу из своей спальни, взяла из моих рук постиранное, сказала, что повесит над печкой, папа ее сейчас затопит.
– Сентябрь же, – недоумевала я.
Взобралась скорее на кровать, укуталась по самый подбородок.
– У нас еще в шортах ходят, – говорю Страшиле, дрожащим от холода голосом, – а тут печки топят. Черти что.
Последние я сказала шепотом, чтобы хозяева ни дай бог не услышали, не обиделись.
Межкомнатная шторка колыхнулась, ушла в бок, и на пороге показался Вася.
И опять свое:
– Собирайтесь.
Я все же сделала выбор и говорю:
– Куда?
– Домой.
Шутит, конечно, а у самого улыбки ни на губах, ни в глазах.
– Так пятница же. А машина в воскресение утром выезжает, – и как самый весомый аргумент добавила – Петр Олегович сказал.
– Мы на своей.
– Как это?
Страшила, сидел на кровати и то и дело проводил рукой по голове. Он настороженно слушал наш разговор.
– Спасибо спонсору, – и Вася впервые с того момента как вошел, взглянул на Страшилу.
Не сдержал улыбки.
Я как обезумевшая металась по комнате. Выпотрошила свой рюкзак. Перетрясла все вещи. Я высказывала Страшиле все то, что предназначалось Васе.
– Куда сейчас ехать? Джинсы мокрые! Нам же сказали – воскресение! Утро! Я в чем, в шортах поеду? Ты был на улице? Дубарь. В сентябре! Это что вообще такое?! До воскресения может еще и потеплеет. К чему такая спешка?
Страшила поднялся с кровати, взял за два конца одеяло, встряхнул, застелил им кровать. Он был готов к дороге.
Я кинулась на кухню. Петр Олегович, как и говорила Настя, растапливал печь. В комнате пахло женой бумагой. Мои джинсы лежали в тазу на стуле у печки. Свое негодование я выразила и здесь:
– Ну вот скажите, к чему такая спешка? Мы же договаривались, что поедем в воскресенье. До воскресения может и с погодой наладится. Мы, конечно, ни в коем случае не хотим вас стеснять,– опомнилась я, – но вы же понимаете, мы в долгу не останемся, и за заботу о нашем друге отблагодарим, но зачем сегодня-то ехать?! У меня джинсы мокрые!
Доктор тихонечко дул на слабое пламя, зарождавшееся в печи, и прервался лишь на пару слов:
– У Настёнки спроси. Что она тебе штанов не найдет…
– Ты слышала? – возмущалась я уже у Насти в комнате.
Настя отложила телефон и уставилась на меня.
– Уезжаем мы! Сегодня! Почему бы не подождать до воскресения? Что ему пару дней решат? У меня же джинсы мокрые!
Настя в недоумении смотрела на меня со своей кровати, на которой сидела, завернувшись в плед. Я набрала полную грудь воздуха, готовая обрушить на бедную девушку еще примерно тону своего недовольства. Но вовремя опомнилась.
– Мне бы это… – я начинала приходить в себя, – что-нибудь старенькое найдешь для меня? Теплое. И Страш… товарищу моему, раненному, тоже бы. А тот, – я неопределенно махнула рукой в сторону двери, имея виду, конечно же, Васю, – сам путь разбирается. Мне все равно.
Настя долго обыскивала свой шифоньер, пытаясь извлечь из его глубин что-нибудь подходящее. Вытаскивала прилежно сложенные стопки одежды, складывала на кровать, облокачивая о стену, чтобы не порушились. Принесла из кухни стул, приставила к этой старомодной громадине и принялась копошиться на антресолях. Там и отыскала штаны.