А костюм у Славика и впрямь был хороший, белый, и сшит, скорее всего, на заказ. Он отпустил волосы, хорошо пах, носил кольца.
Славик предлагал пойти попить кофе, встретиться после работы или… Ян его ударил.
– А как было по-другому ему объяснить?
Из Москвы Ян не стал возвращаться в Петербург.
Уехал в Анапу. Там ведь тоже были стройки. Да и опять подвернулась «одна».
Когда Ян случайно наткнулся в интернете на форум «Место встречи», он уже изрядно подустал от бесплодной тяжелой работы, пресных женщин и подумывал вернуться домой.
– Так значит, ты неслучайно оказался у выхода номер 4? А остальные? Их схватили?
Ян усмехнулся.
– Думаю, больше никого не было.
– А Славик? Как он оказался с нами в одном поезде?
Ян долго молчал.
– Он просто ехал домой.
Я поерзала в тесной кровати и все-таки спросила:
– Наркотики, да?
– Судя по всему. Я только знаю, что он остался в Москве, и слышал, что у него все получилась.
Долго молчали. Я подумала, что Ян уснул.
– Тогда, в Москве он сказал, что писал тете Кате. Она даже отвечала. А потом перестала. Письма возвращались.
Глава 4
Я думала, запах сдобы мне снится. Вот сейчас открою глаза, а на пороге спальни – Вовка с бумажным пакетом в руках. А в нем булки из пекарни, что неподалеку. Он потрясет им в воздухе и скажет, чтобы Кнопик вставал.
Но кукушка рушит все. Рассказывает где я и с кем, и окончательно прогоняет сон, а с ним и Вовку. Но почему-то чарующий запах свежей выпечки никуда не девается.
Яна рядом нет. Я поднимаюсь, привожу себя в порядок.
Выхожу на кухню.
Тамара Валентиновна доставала из печи низенькую кастрюлю с шапкой румяного хлеба. На столе, на расстеленном полотенце, уже лежала пара таких буханок.
И «Доброе утро» и полный стакан душистого чая, и ломоть свежего хлеба – все мне.
Пришел Ян. Потный, раскрасневшийся, наработался уже с утра. Тоже принялся за еду.
Я ем, а сама улыбки сдержать не могу. Ведь и солнце за окном улыбается.
А что, я б с Машкой не справилась? Или скажем с огородом? Я даже один раз на подоконнике в горшке кустик огурцов вырастила, а здесь, на просторе-то? Вдали от трасс, машин, суеты, все прет, наверное, как на дрожжах. Картошку вырастил, в мешки и в погреб, так и на всю зиму хватит. Курочек развести побольше, вот тебе и яйца. А для Машки уж найдется, наверное, на селе хоть один ухажер, может, порадует она нас еще теленочком-то…
И перескакивая с мысли на мысль, запивая все это дело травяным отваром, набредаю на такую:
– Тамара Валентиновна, а откуда у вас мука?
Старушка расплывается в добродушной улыбке.
– Володя – сосед раньше в город ездил, муку привозил. Сейчас – уже давно лежачий. А я все муку-то берегла. Не зря вот.
По вискам стекают капельки пота, она отирает их фартуком, заодно и выступившие слезы.
– Да вы все не тратьте!
Говорю из вежливости, как гость, который не хочет, чтоб вокруг него суетились, тратили последнее. А сама прикидываю – у Яна-то теперь грузовик, на нем можно в Шамать мотаться, продукты привозить.
– Да всем тут хватит!
Отмахнулась Тамара Валентиновна.
– И нам и солдатикам.
– Каким солдатикам?
Ян, который мне и доброго утра не пожелал, тоже смотрит на бабулю, глаз не сводит.
– Да с элеватора.
Бабуля машет рукой куда-то в сторону окна.
– Работает? – спрашивает Ян.
– Да уж давно стоит.
Бабуля присаживается на табуретку, на которой я вчера так уютно обитала у печи.
– Голодом сидят. Я хлеба напеку, им отнесу, да себе немного оставлю. Так и живем.
– А что они там, на элеваторе делают? – спрашиваю я, а сама не знаю на кого смотреть, то ли на старушку, то ли на Яна.
– Ясно дело, охраняют.
– Кого? То есть, что? Элеватор?
– Видать.
Уже и в горло ничего не лезет. Отодвинула от себя стакан, отложила кусок хлеба.
– А что там, на элеваторе?
– Место там проклятое. Вот и охраняют, чтобы не ходит туда никто.
Мы с Яном молча уставились на старушку. Та фартук расправила, колени потерла, стала рассказывать.
Сначала долго объясняла Яну кто такой Анатолий, так и сыпала именами: вон те его родители, а этот брат, а те соседи. Припомнила его товарищей и родителей тех товарищей, и опять имена, имена, имена… Посчитала, что когда Ян из села уехал, Анатолию четырнадцать было.
Ян медленно жевал, внимательно слушал, еле заметно кивал. Бабуля видать подумала, что тот односельчанина признал и уже увереннее продолжила.
Толик мальчиком совсем обычным рос, и учился как все и шкодил, а годам к двадцати благодать на него сошла. Решил сельскую церковь ремонтировать. Та старая и почерневшая стояла среди некошеной травы. Поп давно помер, к ней тропу и забыли.