– Сходим туда?
– Незачем.
– Поговорим с охранниками. Может что-то знают.
Ян промолчал, и это было его «нет».
– Помнишь, писали на форуме, что там капище было, на месте элеватора? Может церковь, как это сказать, его действия нейтрализовала? А потом сгорела, ну оно и заработало…
Ян усмехнулся. А я про Славика:
– Надо к нему сходить. Он же там один. Поддержать.
И Ян опять стал собой – помрачнел. Снова промолчал свое «нет».
Спустя минут пять, сказал:
– Не надо никого спасать.
– Я просто хотела…
– Тебе пора.
– Но я хочу…
– Я отвезу тебя в Шамать. Завтра утром.
– Я хочу остаться с тобой.
– Тебе пора домой, Василиса.
Глава 5
Земля если с дождями перемешана – уже грязь. Вязкая, неприятная. Хлесткие струи воды пригладили траву. Теперь та, будто прилежно уложенные волосинки на лысине – редкие, бесполезные. Я их галошами в землю вдавливаю.
В городе живешь, думаешь, что ночью светло от фонарей, да окон, про луну забываешь вовсе. А тут смотришь – не привычно круглая она, большая, щедрая. Только жутковато становится, когда за тучами прячется. Но она ненадолго. Играет так. Знает, куда меня ведет.
Сегодня долго Яна в кровати ждала. Все не шел, занятый хозяйством. Лег волосы мокрые, ноги холодные. Думала согреть, а он отвернулся. Боялся, что говорить с ним начну. Он домой вернулся: забор поправил, в коровнике убрал, ему от Гудвина больше ничего не нужно. Здесь его дом, здесь он сердце оставил, вот и вернул. Как в Шамать меня отвезет, и имя мое на обратном пути забудет, к Славику пойдет, спасать.
Один раз ведь у Яна получилась – вывез талант из глуши. А теперь оба вернулись. Один, у которого все получилось, другой, у которого нет. Теперь Яну предстоит объяснить другу, что нет его вины ни в грусти материной, ни в смерти, да так говорить придется, чтоб громче элеватора было, который непременно манить Славика станет, к маменьке на свидание звать.
Зов тот невыносим. Я уже в грязи по щиколотку, а до элеватора все равно дойду.
Впереди пролесок, там может не так жидко, но точно темнее. Буду на ощупь пробираться, от ствола к стволу. Мож ладони обдеру, лицо, от страха сердце зайдется, но от своего не отступлю. Я в Изумрудный город пришла, пора и Гудвина увидеть, даже если тот за ширмой прячется.
Деревья ко сну приготовились, разделись, прикутали корни мягкой листвой, затаились. Ждут. Лунный свет сквозь ветви просачивается, заблудиться не дает. А мне иголкой сердце проткнули, нитку вдели, и тянут, тянут, так что не заблужусь.
Вот и лесок позади. От высоченного забора элеватора лишь пустырь отделяет. Тихо вокруг. Не зря деревья ждали, вот и снежок. Будто подушку перьевую распороли. Падают неслышно белые хлопья, с ладошку величиной.
Сделала шаг. Грязь уже приморозило, хрустит под ногами.
И нет ничего кроме снега. Ни неба, ни леса, ни пустыря. И не надо, думаю, лишь бы элеватор стоял. Щурюсь, лицо вытираю, да что толку, ладони мокрые, рукава тулупа заснежены. Пока до ворот дошла, снега по колено нападало. Кажется, остановись я хоть на минуту, засыплет с головой, не выберешься.
Последний рывок. Из-под снега – под бетонный козырек, из сугроба на запорошенную ступеньку, из темноты в облако электрического света. Серая металлическая дверь ни на стук, ни на зов не отворяется. Заперта на кодовый замок.
Ни секунды не колеблясь, нажимаю 4 и 9 одновременно. Замок обыденно щелкает, срабатывает. Не без труда тяну на себя дверь. Она тугая.
В подъезде тепло и пахнет затхлым. По ступеням ко мне навстречу спускается кошка. Белая, в серые пятна. Но белое на ней тоже серое, но не от рождения, а от грязи. Кошка ничья, ее просто жалеют и позволяют ночевать в подъезде. Соседские дети дали ей имя Чара.
Кошка трется о ноги, я ее перешагиваю и сбегаю. Она за мной на третий этаж не поднимается, знает, что у меня ни ласки, ни колбасы не найдет. Дверь справа деревянная, покрытая лаком, хотя все остальные на этаже уже давно железные и звонки у них поют птичками. Я в ту старомодную, стучать не стала, ключ у меня на веревочке висит, на шее.
За порогом вода. Я понадеялась на галоши, которые перед выходом сняла с частокола, не спросив, надела. Но вода оказалась выше и затекла вовнутрь. Поднимаю ногу, чтобы переставить, пойти вперед, а нога из башмака выскальзывает. Иду теперь босиком, мои резиновые друзья дальше порога не пошли.
Дверь в ванную комнату раскрыта настежь. Там из крана вода хлещет, льется на пол из переполненной ванной.
Закрыла.
Теперь мои ноги чисты, можно и в горницу.
Долго стояла на пороге гостиной. Смотрела на неподвижного деда, а тот куда-то в угол. В своем излюбленном кресле, в наглаженной рубашке, с начисто выбритыми щеками.