Ничего странного в том, что Ларри Даймонд заставляет вас ждать. Такой человек может и вовсе не открыть дверь. Даже если вашей лучшей подруги там нет, даже если она не привязана кожаными ремнями к его кровати – все равно возьмет и не откроет. Ну ладно, привязана или не привязана, дело так или иначе зашло слишком далеко. Они что, не понимают? Американские биржи вращаются в чудовищном водовороте, увлекая в ревущую бездну биржи других стран, суля народам хаос и отчаяние, и вся мировая экономика вот-вот накроется или у нее сорвет крышу, что в данной ситуации одно и то же. У вас просто нет времени на всякую чушь! Кью-Джо, Даймонд… Ваши маленькие кулачки яростно стучат по двери. Изображение грозовой тучи, кстати, выполнено в индейском стиле… Это наблюдение, по идее, должно было подготовить вас к тому, что на пороге внезапно открывшейся двери возникнет огромный индеец. Должно было. Но не подготовило.
Мускулистый, скорее коренастый, чем высокий. Одет в чистый, тщательно выглаженный джинсовый костюм. Пятнистая повязка перетягивает глянцевые черные волосы – ваши были такими же, пока стресс, житейские неудачи и издержки вредной профессии не внесли свои коррективы. Возраст индейца трудно определить, как это часто бывает с неевропейцами. Узкий лоб, нос скорее сломан, чем крючковат, губы тонкие и прямые, брови шалашами нависают над спокойно-проницательными карими глазами. Ответив на ваше вторжение холодным кивком, индеец погружается в молчание и неподвижность. Вся его поза – и в особенности глаза – свидетельствует о прерванной медитации. Вы чувствуете себя виноватой, как будто нарушили покой святого отшельника, и бормочете извиняющимся голосом:
– Э-э… здравствуйте… Добрый день. Я ищу… э-э… одного человека. По имени Ларри Даймонд.
Улыбка индейца так легка и стыдлива, что сразу вспоминается доктор Ямагучи. Поразительный контраст с расхлябанными, как ресторанные коврики, ухмылками боулеров – такими широкими, что туда кот пролезет.
– Ларри сейчас нет, – отвечает он мягко, со странным ритмическим рисунком в голосе.
– Ну а где же он? – выпаливаете вы, позабыв о хороших манерах, которые мать пыталась вам привить, несмотря на утверждение отца, что хорошие манеры – это маска, скрывающая звериный оскал буржуазии.
И снова эта улыбка – тонкая, как волосок, как первый штрих рассветного мелка на черной доске ночи.
– Ларри пошел смотреть земноводных.
При этих словах улыбка расширяется, а дверь, наоборот, захлопывается.
Дождевые капли повторяют слова индейца, словно пытаются помочь – а может, просто издеваются? «Ларри пошел смотреть земноводных».
О боже!
13:41
И вот картина: вы стоите под дождем на холодном ветру, отбиваете кулачки о подвальную дверь злачного боулинга в «жвачном районе» и кричите писклявым фальцетом: «Где они? Где эти земноводные?», а входящие и исходящие посетители «Громового томагавка» смотрят на вас как на чокнутую. Они смеются и улюлюкают, какая-то женщина даже восклицает: «Эй, не майся Дурью!» Ничего себе дурью! Да у вас в унитазе больше ума, чем у этой бимбо под кудряшками!..
Полно, Гвендолин! Над вами потешаются презренные боулеры – а вы краснеете до мозга костей. И тем не менее продолжаете, невзирая на ярость и смущение, лупить в дверь и выкрикивать: «Где эти земно-вод-ные?!», хотя и сбавляете громкость, когда парочка бонвиванов в нейлоновых куртках и бейсбольных кепках начинает квакать по-лягушачьи.
Человеку в вашем состоянии, как правило, даже в голову не приходит, что сведения о местопребывании «земноводных» могут и не пойти ему на пользу. Есть вещи, которых лучше не знать (хотя каждый должен решать самостоятельно, не позволяя государству, врачам и средствам массовой информации вмешиваться в процесс). Штука в том, что зачастую, пока не узнаешь – не поймешь, на пользу знание или во вред… Так или иначе, в сознании уже начинает помаргивать изображение карты Номмо (точнее, изуродованной Звезды): вспоминаются зеленые чешуйки и перепончатые ноги. Конечно, зеленые чешуйки и перепончатые ноги не назовешь атрибутами здоровой человеческой самки, однако для мира земноводных эти приметы считаются обычными, даже определяющими. Слушайте, а может, здесь попахивает оккультной практикой? Сам факт, что в историю замешана Кью-Джо, говорит в пользу такого предположения.
Кубики льда стукаются о коктейльную ложечку вашего позвоночника, упорно наталкивая на мысль, что сейчас самое время поехать домой, принять горячий душ и свернуться калачиком у старого доброго компьютера в обнимку с бокалом шардонэ. Но музыканта, дудящего в изогнутый горн, не так-то просто напугать или обескуражить. Подняв плечи, вы наносите двери «Гремящего дома» еще один удар – и дверь открывается. А за ней стоит прежний индеец с лицом, какое бывает у человека, умеющего читать «Книгу Мертвых» с закрытыми глазами. Вы вновь испытываете неловкое ощущение, как будто зашли на молитвенный коврик в грязных ботинках.
– Позвольте, я сейчас объясню… – начинаете вы, пытаясь умаслить его тем фирменным сортом брокерского вазелина, который приберегаете для вовлечения клиентов в особо рискованные авантюры.
Но индейца на вазелине не проведешь. Сверкнув быстрой, чуть ли не жалостливой улыбкой, он протягивает вам листок бумаги – и с непринужденной уверенностью человека, освоившего несложный трюк, захлопывает перед носом дверь.
14:00
Тихоокеанский научный центр Сиэтла, построенный для международной выставки 1962 года, остается одним из самых изящных городских сооружений. Да, пожалуй, женственное слово «изящный» здесь наиболее уместно. Зеркальный блеск бассейнов, лебединый изгиб белоснежных арок, плавный полет перекрытий – все это придает научному центру сходство с Тадж-Махалом, изъеденным триллионами мрамороядных термитов: осталась лишь ажурная оболочка, ослепленная собственным отражением, сахарные соты, созданные райскими пчелами и сверкающие одинаково ярко и в дождь, и в ясную погоду. Да что там изящный! Научный центр попросту красив – особенно по сравнению с покрывшими весь город уродливыми коричневыми коробами, на которые не позарится ни один уважающий себя изысканный термит, а позарятся только навозные черви да болотные чудовища.
По архитектурному решению научный центр, бесспорно, «женская» структура, хотя область человеческой деятельности, в честь которой он возведен, являет собой полигон наихудших проявлений мужского образа мысли. Однако в этот дождливый предпасхальный день под сводами центра нет места стремлениям к приумножению силы, власти или прибыли. Сегодня здесь царит тихая и скромная атмосфера, пронизанная интересом к тихим и скромным существам. Хотя вы, признаться, предпочли бы обратное. Но удивляться нечему: афишка, подаренная молчаливым индейцем, в общих чертах объясняет, чего следует ожидать.
Эта афишка сообщает о ежегодной выставке земноводных и пресмыкающихся, которая проходит под эгидой Тихоокеанского северо-западного герпетологического общества. «Покрыты ли жабы слизью? Душат ли удавы свою жертву? Узнайте ответ на эти и другие вопросы, касающиеся земноводных и пресмыкающихся!»
Ну что, Гвендолин? Беспокоят ли вас вопросы, касающиеся земноводных и пресмыкающихся? Пожалуй, только один: как прожить до конца своих дней и ни разу с ними не столкнуться. «На выставке представлены более 100 видов неядовитых земноводных и пресмыкающихся со всего земного шара, от заурядных до самых экзотических». Что ж, неядовитые – это терпимо. К тому же мероприятие, включающее в программу такую детскую забаву, как «изготовление бумажных фигурок лягушек и черепах», вряд ли может быть опасным. С другой стороны, детские забавы зачастую связаны со всякой пакостью и дрянью. В кошмарных снах вас преследует омерзительная картина: Белфорд Данн-младший, выбравшись из вашего лона, принимается с упоением мусолить садовых улиток и разбирать содержимое собственных памперсов.