Она, наверное, могла бы вскипятить его, засунув себе между ног. Вам хватило бы десяти минут в туалете перед зеркалом, чтобы разом положить конец омерзительному флирту, но вы ни за что до этого не опуститесь. Или просто не рискнете?
– Извините за прямоту, мистер Даймонд, – говорите вы, дождавшись, когда девица отлипнет, – вы сейчас напоминаете лису в винограднике.
– Ах вот как?
– Вы радуетесь кризису, как ребенок, потому что… в общем, вас это больше не касается. Я имею в виду рынок. Вы оступились и выпали из бизнеса, а теперь злорадно торжествуете при виде надвигающихся проблем. По-моему, это голая мстительность. Будь у вас работа, вы бы пели совсем по-другому.
Противная улыбочка Даймонда расползается, делаясь еще противнее:
– Иными словами, страдал бы вместе со всеми?
– Да, можно и так выразиться.
Когда он начинает хохотать, официантка бросает ревнивый взгляд – должно быть, завидует, что вам удалось его развеселить.
– Ох, Гвендолин, – говорит Даймонд, отсмеявшись. – Наблюдать такую наивность в наши дни было бы приятно, если бы она не была столь жалкой.
Вы краснеете, как кардинальская шапочка, и встаете из-за стола, но Даймонд словно не замечает.
– У НАСД не дошли руки, чтобы лишить меня лицензии, – продолжает он. – А если бы и дошли, на Уолл-стрит есть целые фирмы, набранные исключительно из опальных брокеров.
Хм… это интересно. Вы снова присаживаетесь.
– Через каких-нибудь три месяца после увольнения я мог бы получить работу в любой «дискотеке» страны, за исключением, может быть (подчеркиваю: может быть!), той, которая меня уволила. А между тем я подвел под монастырь не только клиентов, но и саму фирму.
Да, это действительно становится интересным.
– В самом деле?
– Конечно! В инвестиционном бизнесе есть только одно правило: выжимай деньги. Вы сами должны понимать. Если это правило выполняется, то никто не смотрит на нарушения других правил. Уолл-стрит любит парней вроде меня странной любовью, как сутенер любит смазливую шлюшку-тугощелку, которая ворует и сидит на игле.
Вы настолько заинтригованы, что пропускаете скабрезное сравнение мимо ушей.
– Позвольте… э-э… задать вам вопрос, – говорите вы. – Строго между нами. Если в понедельник Познер меня уволит, если меня обвинят в мошенничестве и прочих грехах – что еще, кстати, не факт, – вы думаете, я смогу найти работу в другой фирме? Через какое-то время, разумеется. Достаточно короткое.
Даймонд заливается так, что официантка, наверное, принимает вас за внучку Дороти Паркер. В этот дождливый воскресный день вам удалось превратить кафе «Пони экспресс» в ярмарочный балаган.
– Да, наверное, – отвечает он. – Говорят, вы умеете продавать. Я знаю много мелких фирмочек, они возьмут любого, кто умеет продавать. Так что если хотите работать на лилипутов, они от вас не откажутся. Однако крупные ребята вряд ли заинтересуются, даже если у вас будет чистое досье. Вы просто не способны выжимать такие деньги.
– Ну почему же? Может, и способна.
– Сомневаюсь, Гвендолин. Сильно сомневаюсь. У вас есть энтузиазм, однако не хватает таланта. Если говорить откровенно, вы выбрали профессию, в которой при всем старании сможете достичь лишь маргинальных успехов.
Маргинальных?! Да как он смеет! От ярости вы даже забываете, что его надо опасаться.
– Почему? Потому что я совершила пару ошибок – между прочим, не таких грубых, как вы? Потому что я не мужчина? Потому что филиппинка? В этом все дело? У меня есть диплом, есть степень!.. Вообще откуда вам знать о моих способностях?
Чем больше вы говорите, тем писклявее звучит ваш голосок. Официантка смотрит уже совсем другими глазами. Как говорят спортивные комментаторы, удача переместилась на ее половину поля.
– Тише, тише. Успокойтесь. Подумаешь, большое дело! Если бы профессиональная непригодность считалась уголовным преступлением, половина населения этой страны кушала бы тюремную баланду, включая злую жабу, которая только что квакала из Овального кабинета. Я не утверждаю, что вы некомпетентны. Вы просто средненький брокер. Но зачем же унижать свою душу, зачем делать то, в чем вы никогда не достигнете высот? Заурядность – вот какой гадости надо бояться! Заурядность – это комок мокрой кошачьей шерсти на персидском ковре мироздания! – Даймонд жадно глотает содовую. – Откуда я знаю, что вы не достигнете высот? Очень просто. Позавчера, после падения рынка, после окончания рабочего дня я наблюдал за брокерами в ресторане «Бык и медведь»: все как один тряслись, суетились, нервничали. И вы в том числе. Но если бы вы были настоящим игроком, то сидели бы не в баре, а у себя в офисе, спокойно прикидывая, что купить, просчитывая варианты сделок. Поверьте, все звезды брокерского бизнеса в тот вечер занимались именно этим.
– Я не могу ничего купить! – протестуете вы. – Даже по сниженным ценам. У меня нет ликвидных средств!
– Ну, компьютер-то у вас есть? Вовсе не обязательно хранить в матрасе пачки денег, если знаешь, как пользоваться компьютером. Вы и сейчас могли бы слегка погарцевать за клавиатурой и спасти свою задницу, независимо от того, сколько она напакостила. Но для этого надо знать, что делаешь.
Крайне интересно.
– А вы? Вы знаете, что делать? Он пожимает плечами:
– В свое время – да, знал бы.
– Почему же тогда вы… не спаслись от увольнения?
– Просто не хотел. Более того: не понимаю, зачем вы этого хотите? – Даймонд улыбается. – Особенно теперь, когда встретили меня и убедились, что во вселенной есть вещи, по сравнению с которыми рынок ценных бумаг выглядит как смесь групповухи и семейного пикника.
Вы не знаете, да и не хотите знать, что он имеет в виду. Надо попытаться надавить на жалость.
– Вам хорошо. Вы, наверное, из богатой семьи. А для меня самое главное – финансовая стабильность. Я знаю, что такое нищета.
– Благосостояние, которое впрямую зависит от рынка, от его взлетов и падений, – это вы называете стабильностью? И не пытайтесь давить на жалость. Я был аутичным ребенком. Моего нарциссизма с избытком хватит, чтобы обеспечить пожизненный иммунитет к рассказам о тяжелой судьбе. На тяжелую судьбу каждый может пожаловаться. Кроме тех, кто на особом листке.
Ну что ж, значит, вы его недооценили. Значит, он не просто чокнутый. И чтобы использовать его брокерские таланты, придется прибегнуть к более тонкой, более рискованной тактике. Извинившись, вы направляетесь к женскому туалету, сжимая в кулаке косметичку.
14:59
Вернувшись, вы обнаруживаете, что официантка мяукает и вьется вокруг Даймонда. Гормоны ее буквально распирают, даже глаза выкатились. Но это уже не важно. Один взгляд на вас – такую нарядную, оживленную, уверенную в себе, улыбающуюся (и неспроста, ибо получены добрые вести), – и стальные створки смыкаются, прищемив ее маленький голодный клитор.
– В следующий раз кушай спаржу, – советуете вы вполголоса, как женщина женщине, проходя мимо нее.
Даймонд одобряет перемену, это сразу заметно; однако, несмотря на красные габаритные огоньки похоти, неизменно горящие по краям его личности, он не опускается до ловкой юношеской лести или комплиментов латиноамериканского любовника. Он вообще не комментирует вашу внешность. Вместо этого он опять переводит фокус разговора на Кью-Джо:
– Значит, ваша подруга не выходила на связь со вчерашнего дня, после того, как отправилась в «Гремящий дом»? Что ж, я мало чем могу помочь. Разве только…
– Да ну, все уже в порядке! – Вы расплываетесь в стоваттной улыбке неземной ширины, сразу сделавшись похожей на тех расторможенных эльфов, что улыбаются с рекламных плакатов «Кока-Колы». («Гуру и философы отдыхают, – сказала однажды толстушка Кью. – Все, что нужно для перманентного блаженства, – это верная комбинация сахара, газированной воды, пищевого красителя, ортофосфорной кислоты, бензоата калия, кофеина, лимонной кислоты и натуральных вкусовых добавок». Вы ответили, что жаловаться грех: акции «Кока-Колы» за день поднялись на один и восемь пункта, а «Пепси-Колы» – на четверть пункта.)