сиреневым дымом? грачиным двором?Сначала – разряд, а раскаты – потом.И эта молитва настолько проста,что даже слепцу отворяет уста.
«Гражданин в летах с потертым членским билетом СП…»
Гражданин в летах с потертым членским билетом СП,отхлебнув из фляжки, передает ее молодым коллегам,одобрительно крякнув. Дело, допустим, в душноватом купепитерского экспресса. Взволнованным дымным снегом
занесена полоса отчуждения. Поезд, однако, тактороплив, так огни за окном скудны, что новыхповодов для вдохновения нет. Плоские истины на устах.Анекдоты, вирши, счастие мчаться без остановок —
сладостно разливается в жилах привычный хмельсожаления об утраченном, жалкого страха переднеизбежным. Глухие гроба вагонов. Всепрощающая метельсмерти, в которую только Господь не верит,
и пока мы спирт мировой в голубую воронку льем,подступает время уплаты долгов бессловесной прозепривокзального детства, что пахнет свежим бельем,сохнущим на морозе.
«Сколь чудно в граде каменном за чаркою вина…»
Сколь чудно в граде каменном за чаркою винасидеть перед экзаменом в глухие времена,когда с подружкой светлою, робея и ворча,мы изучали ветхие заветы Ильича!Икота шла на Якова. Как ясно помню яабзацы с кучей всякого сердитого вранья!Как жаль, что по обычаям опричницы-Москвыдиплома мне с отличием не выдали, увы —за тройку по истории ВКП(б), за ночь,за строчки – те, которые не смог я превозмочь!
Прощай же, время логики и рукотворной мглы.Фарфоровые слоники, подвальные углы.Ах, как мы были молоды, как пели налегке,то олово, то золото таская в кошельке!Мы стали долгожители, а были – чур меня! —живые похитители небесного огня.А от того учебника остался хриплый прах —как записи кочевника в воздушных дневниках.
«Как многого, должно быть, не успею…»
Как многого, должно быть, не успеюдождаться. В детстве думал, что советскойнауке все подвластно. Спутник, Лайка,потом Гагарин, а за ним Титов,жужжание могучих ЭВМ,глотающих рулоны перфоленты,«ТУ-104» в реактивном небе,капрон, транзистор, слайды, кукуруза.
Вот, повзрослел, и ныне предаюсьпостыдной меланхолии, посколькуошибся. Да, ошибся! Полагал,что дружные, веселые колонныбиологов и химиков, ликуя,по Красной площади седьмого ноябряпройдут однажды, хвастаясь рецептомне вечной жизни, так хотя бы счастья.
А с улицы то рок, то рэп. ПодросткамПлевать на смерть и вечность. Ну и славаСоздателю. Довлеет дневизлоба его. Мы в юности не ведалиНи экстази, ни изоамилнитрита,И девам нашим, на манер Джульетты,не приходило в голову уступатьребячьей похоти до свадьбы.
Завидую ли? Мой отец не дожилДо скайпа, дед – до радио, а прадед —До самолетов. До чего же яНе доживу? Мне пишут: расшифровангеном неандертальца. То-то будетвеселье! Новорожденный наш кузензальется плачем, улыбнется – жаль,что я уже об этом не узнаю…
«Ты, юная смерть, воровской поворот, многократно…»
Ты, юная смерть, воровской поворот, многократноцелованный в рот!Ты, добрый некстати – любовью взахлеб на счастьецелованный в лоб!
Не я ли кого-то единственной звал, а сам говорил,голосил, воровал?Не я ли весь век под кого-то косил, пока не остался без сил?
Пей, знахарь-астролог, юродствуй, монах. Мне всякое ах —вопросительный знак,Мне всякое ох – восклицательный знак, как синее зельена похоронах.
Не остров, не остов, не бюстик Толстого. Открыть этумузыку проще простого.Садни, безобразница, скалься, двоись – казнись, утекаяв наскальную высь…
«Может быть, стоит дождаться осени, когда верхний свет…»
Может быть, стоит дождаться осени, когда верхний светпостепенно кривеет, и ветра практически нет —
чтобы смерть обернулась хлыстом – сыромятным,длинным —чтобы гуси худые снимались на юг довоенным клином?
Слушай, серьезно, дождемся благословенной. Таквознаграждает Сущий тех, кто еще первородства не пропил.
Мы пойдем гулять, советские песни петь. Известнякгородской будет приветствовать нас, порист и тёпел,
да и вправду сентябрь, родная. Чего мудрить.Будем юродствовать, воду сырую пить