В рамках дальнейшего изложения мы прежде всего продемонстрируем, что старые понятия классической социологии и городских исследований по-прежнему оказывают влияние на наше (в том числе и мое собственное) осмысление сообщества, но их требуется подвергнуть критике по разным пунктам, таким как их сосредоточенность на индустриализации и понятии класса, осуществляемое ими противопоставление городского и сельского, а также пробуждаемый ими романтизм. Далее мы рассмотрим ту тенденцию в исследованиях сообщества, которая уводит нас от морфологических интерпретаций к персональным сообществам, построенным как сети слабых и сильных связей. Понимаю, что кто-то из вас сочтет это дурацким упражнением. Сегодня стало все более модным встревать в академические дискуссии с «оригинальными» собственными суждениями, не откладывая дело в долгий ящик, однако я не могу так поступить. Все мои утверждения напрямую основаны на моем собственном (выборочном) прочтении того, что сказано о сообществе предшествующими исследователями. Так что сначала я собираюсь провести вас через ряд их идей – понравится вам это или нет. Полагаю, что в контексте сообщества как практики или перформанса в нашу теорию следует включить то, что получило название «отсутствующих связей» – таким образом, сетевая точка зрения содержит полезные интуиции, но только ее одной недостаточно. Понимание сообщества как персонального набора сетевых связей нелегко сочетается с символизмом культурного понимания сообщества. Кроме того, такое понимание может иметь мало общего с тем, что получит название «публичной осведомленности», порождаемой связями, природа которых не является персональной.
Однако, как будет показано в главе 3, эти прочие связи особенно важны в условиях глобализации, когда практики сообщества являются реакцией на «общество риска» (Beck 1986 / Бек 2000) или на общество, в котором социальные связи становятся нестабильными и ненадежными в условиях «текучей современности» (Bauman 2000: 169–170 / Бауман 2008: 183). Здесь онтологическая ненадежность проявляется, помимо прочего, в неуверенности относительно локального. Бауман использует образ текучего общества, поскольку «жидкости, в отличие от твердых тел, не могут легко сохранять свою форму». Жидкости постоянно меняются: «В настоящее время не хватает именно таких паттернов, кодексов и правил, которым можно подчиняться, которые можно выбрать в качестве устойчивых ориентиров и которыми впоследствии можно руководствоваться» (ibid.: 7 / там же: 13). Хотя некоторые городские обитатели, а особенно относящиеся к среднему классу, могут определять свои социальные идентичности и связи с местом посредством перформансов выборочной или избирательной (elective or selective) принадлежности, у других возникают транснациональные идентичности, которые ставят под вопрос взаимосвязь между сообществом и одним-единственным местом. Или же они идентифицируют себя поверх сконструированных этнических границ, в том числе посредством практик исключения, по меньшей мере символических, а возможно, и социальных – в том смысле, что они позволяют накапливать благоприятные возможности (Tilly 1998). Таким образом, подобные исключения заставляют обратить внимание на власть – возможно, самый игнорируемый аспект осмысления сообщества, за исключением дискуссий политологов о власти сообщества. Подобные дискуссии не касаются власти исключать из сообщества – напротив, сообщество в них рассматривается как некое место, а предметом исследования становится политическая власть внутри него (краткое изложение см. в: Harding and Blokland 2014: 32–36).
Слово «сообщество» благозвучно, и сложно выдвигать какие-то аргументы против него как такового. Однако в главе 4 будет показано, что понятие власти является неотъемлемой необходимостью для изучения сообщества, причем в ином смысле, нежели оно появлялось до настоящего времени. Особенно в том случае, когда сообщество как практика предполагает коллективные действия с требованиями, касающимися городского пространства, иерархия мест, характеризующих город, становится иерархией сообществ и идентичностей, что ведет к дальнейшим дискриминациям и накоплению благоприятных возможностей. Как утверждается в последней главе, из этого момента проистекает вывод, что сообщество подразумевает работу по проведению границ. Не столь очевидно, каким образом проводятся подобные границы, когда под сообществом не подразумевается район города, что соответствует его определению, и не только социальные взаимосвязи. При рассмотрении «сообщества» как культурного понятия наборы публичных практик, которые формируют сообщество, и создаваемая ими «публичная осведомленность» занимают в нашем рассмотрении центральное место. В текучем глобализированном мире городов это означает, что категории, на которых основаны подобные практики, постоянно пребывают в движении. Это открывает новые перспективы для эксклюзии, но в то же время и для прогрессивного социального изменения.