Он находит там молодо выглядящую девушку-с длинными светлыми волосами, такими же как у себя, и сапфировыми глазами, сверкающими в полумраке. Она сидит на скамье, и в руках ее веретено размеренно крутиться, спрядая шерстяную нить. Простой льняной сарафан не скрывает стройного стана.
— Ну что, ты Иван, значит, — незнакомка с улыбкой переводит взгляд от рукоделия на юношу, — Сбылась твоя судьба, ты при Князе?
«Наверное, это та самая Яра…», — юноша как завороженный разглядывает девушку.
— Да, при нем, — с небольшой нотой смущения протягивает Иван, подходя к скамейке и устраиваясь на противоположном краю.
— И каково тебе? — испытывающее протягивает ведьма, всматриваясь в лицо гостя, — Изнеможённым не выглядишь, сработало мое заклятье? Приглянулся ты ему?
— Более чем… — юноша не может сдержать усмешки, — даже в супруги взял, — добавляет он спустя паузу.
— В супруги? — веретено на секунду замирает в тонких, грациозных пальцах.
— Да, а что? — брови Ивана вопросительно поднимаются вверх.
В комнате раздается звучный, громкий, даже злорадный смех. Яра отбрасывает рукоделие в сторону и поднимается на ноги.
— Хах! В супруги! — девушка ловит недоумевающий взгляд Ивана и широко улыбается, — Да ты не думай, это я так… над предыдущим князем злорадствую. Думал, что его проклятье ничем не попрать, да и я мало на что надеялась… — по губам девушки пробегает злобная усмешка, и Иван отчетливо чувствует ту разницу, что есть меж этой ведьмой и его матерью-неуловимую во внешности, но скрытую в сути, — Нет, вообще надеялась конечно, но ты определенно выжал максимум. И что, не быть тебе рабом, а быть тебе царем рядом с ним?
— Выходит что так, — пожимает плечами юноша, — но и рабом я тоже побывать успел.
— Ой, важно не с чего начали-важно чем закончили, — смеется Яра, — А тебе то он мил? Хоть немного?
— А разве был бы не мил, пошел бы под венец? — фыркает Иван.
— Когда темный Князь такое предлагает-ему не отказывают, — фыркает ведьма в ответ, — Хотя, судя по тому, каким ты должен был получиться-и видимо, получился ты бы мог.
«Да, я бы мог и отказать… Но я не хотел», — мелькает в голове юноши, и следом невольно приходит воспоминание-их переплетенные руки и глубокий, неотрывный взгляд на него, пронзающий в самую душу, за мгновенье до того как на их ладони опускается шелковая лента.
— Ууу, можешь не отвечать, все понятно, — пуще прежнего веселится ведьма, считывая все с лица потомка, — Что ж, я более чем довольна. А что там Яга, как она там кстати?
— Лучше, чем хотелось бы, — со вздохом произносит юноша.
— Что не сложились отношения? — изящные брови поднимаются в вопросительной интонации.
— Можно и так сказать, — пожимает плечами Иван, невольно морщась при воспоминании о всех услышанных из ведьминых уст ядовитых колкостях.
— Хм, странно, — протягивает Яра, вновь беря в руки веретено, — Мы всегда были ее любимицами.
— Мы? — теперь уже очередь юноши недоумевать.
— Ну, Прекрасные. Насколько у нее вообще могут быть любимцы, — фыркает девушка, — Во-первых, просто пригожие же-смотреть приятно, шутила иногда, что сама такая страшная от того, что всю красоту нам отдала… А во-вторых, если что когда нужно было получить, и так, чтобы руки не марать — она всегда нас подсылала и подкладывала, — в голове отчетливо сквозит досада и раздражение, — Мало кто мог устоять, — Яра на мгновенье изображает приторно-соблазнительную гримасу, хлопая ресницами, прикусывая губу.
«Интересно, а я так же иногда со стороны выгляжу что-ли», — с неким досадливым удивлением думает Иван, склоняя голову на бок.
— Но я ее сильно разочаровала, так что, не удивительно, — вздыхает ведьма.
— Кажется, я разочаровал не меньше, — задумчиво протягивает юноша: «Надо определенно узнать, что за договор у них был там. Она явно не получила от него то, чего хотела, и от того никак не может успокоиться…»
— А ты сама…где мы сейчас? — Иван оглядывается вокруг, но не замечает в комнате ни одного предмета, позволившего бы ответить на этот вопрос.
— Это посмертие. Ничто и никто не уходит бесследно, особенно души с силой… У меня тут дело, — Яра кивает на веретено, — Плету судьбы смертных теперь, такое тоже знаешь, ироничное назидание мне, любительнице создавать предначертанное… Ладно, иди, тебе здесь, быть может, вообще и не доведется самому занять место, — по губам ведьмы пробегает многозначительная улыбка.
— Слушай, подожди, — Иван уже собирается встать со скамейки и двинутся в сторону двери, как давно мучавший его вопрос заставляет остановиться, — Проклятье твое… Не наложи ты его, я был бы совершенно другим?
Ведьма хмурится, явно застигнутая врасплох этим вопросом.
— Сложно сказать, — девушка пожимает плечами, ловко перекручивая меж пальцем нить, — Это князю было-то проклятье… А тебе дары, — кажется, в голосе даже есть нотка легкой обиды, — Все, что было ведь отдала… Вообще, у ведьм принято следующую в роду одаривать — я лишь выбрала то, что придало тебе особенную огранку, чтобы твой Темный Князь повелся.
«Повелся, огранку… Интересные формулировки», — думает Иван, даря родственнице неловкую улыбку, тающую в себе внутреннее смятение.
— Но ведь все равно мог бы не раскрыть их должным образом, дары эти, вот в чем риск был, — продолжает безмятежно рассуждать ведьма, — Ты думаешь, что у людей иначе? — грациозные пальцы резким движением проходятся по нити, — Так же сплетаю их судьбы, выбирая что внести, что вплести… Но иной раз смотришь-такой славный набор был, а человек все равно ничего толкового не сделал, все растратил. А порой-предначертан так, пшик, а человек вгрызается зубами, и до того доходит, что никто от него не ожидал. Не все можно выбрать, в общем, — веретено ударяется об пол с глухим стуком, — Но можно выбрать, как с этим обойтись, — усмехается Яра, — Во всяком случае, я не думала, что ты сам князя полюбишь. Да и что он полюбит тебя — рассчитывала так, на покровительственную снисходительность, милость власть имущего… Так что береги себя, и иглу его тоже береги. Но пуще всего береги любовь. Ее истинную не воссоздать никакой магией, — Яра одаривает потомка улыбкой легкой и простой, но в глубине топазовых глаз отчетливо пробегает серьезный, напутственный огонек.
Иван кивает, укладывая ладонь на ручку двери, и раскрывает глаза, обнаруживая, что за окном уже поднимается солнце, пробиваясь сквозь стекло яркими лучами.
А после, уже вечером, он стоит перед высокими, до потолка дверьми и нервно одергивает парадный, обитый горностаевым мехом плащ. Руки предательски холодны, и как бы он не отгонял от себя волнение, оно разливается в каждый уголок тела, отдаваясь учащенным сердцебиением.
«Просто пройтись по залу-да, по залу в котором собрана вся навь, которая будет пялиться на меня неотрывно-затем подойти к нему, преклонить колено-вот я и присягаю ему на верность, хотя ладно, это уже сделал, перевязав с ним свои руки, теперь я присягаю на верность…всему миру нечисти? Боже, как я на это согласился вообще, как он умудрился меня уговорить? Состроил едва заметное печальное выражение лица, мне это важно, и все, как всегда, заполучил от меня все, что хочет. На верность я тебе не присягну, и наместником твоим не стану, ну и где я теперь? Стою тут за минуту до непоправимого, смешно просто», — мысленно нервно передразнивает сам себя юноша ощущая как по спине бегут мурашки, — « Это просто формальность …Обвел меня вокруг пальца, как всегда. И так, и потом он наденет на мою голову эту дурацкую корону, а после будет бесконечный вечер, где мне надо будет запомнить кучу лиц и имен…», — с алых губ слетает тяжелый вздох, почти претендующий на тягостный стон.
— Если вы раздумывайте сбежать, сейчас уже однозначно поздно, — раздается за спиной почтительный, но не без ноты легкого, едва уловимого сарказма, голос.
Юноша едва заметно улыбается-Вазирь был одним из немногих кто мог позволить себе тонкую иронию в его сторону и, честно говоря, это здорово разбавляло коленопреклонство всех остальных.