— Никакого детектива больше нет. Я тебе верю.
— Сердечно благодарю, — ответил Роман раздраженно. Эта реакция вошла у него в привычку и вовсе ему не нравилась, но он ничего не мог с собой поделать.
— Не хочешь меня брать с собой — ну и не надо. Я прекрасно понимаю, что твоя мать может не хотеть меня видеть, и не имею права на это обижаться.
— Вот именно. У тебя было предостаточно времени, чтобы познакомиться с ней поближе.
— Я знаю.
Ольга продолжала есть, но еда казалась ей безвкусной. Каждый раз, когда она делала попытку исправить свои прошлые ошибки и наверстать упущенное, она наталкивалась на сопротивление Романа. Она понимала, что не должна на него за это сердиться, но все же ей было больно, что он не готов пойти ей навстречу…
— Роман не захотел взять меня к своей матери, — с печалью сообщила Ольга вечером доктору Маевскому. — Не могли бы вы с ним поговорить? Может быть, его мать меня все-таки простит? Я и сама теперь не понимаю, почему я с ней так обошлась, оттолкнула ее от нас. Почему все так?
— А вы сами не знаете?
Маевский спокойно ждал ответа. Как врач, он знал, что его пациентка сама должна докопаться до причин своего поведения. Иначе она не сможет его изменить.
— Может быть, дело в том, что я ревновала Романа к матери? — смущенно проговорила наконец молодая женщина. — Я ни с кем не хотела его делить. Мы были так счастливы вначале. Вы просто не поверите.
— И когда же это изменилось?
Ольга задумчиво пожала плечами:
— Я не знаю. Это происходило постепенно. Роман начал отдаляться от меня. Каждый вечер он просиживал в кабинете со своими бумагами. Наверное, у него было ужасно много работы и совсем не было времени для меня.
Врач кивнул. Примерно так он себе это и представлял. Ольга стала ревновать Романа даже к его работе и своими капризами и плохим настроением постепенно превратила его жизнь в ад. И все это вместо того, чтобы понять, что работа требовала от него огромных усилий и времени. Она была не готова стать своему мужу подругой и предпочла вести себя как избалованный ребенок, который требует исполнения каждого его желания, каким бы сумасбродным оно ни было.
— А потом я стала чувствовать, что он любит меня не так, как я раньше думала, — продолжала она тихо. — У него вечно не хватало времени для меня.
— Вы в этом уверены?
Ольга нахмурилась:
— Знаете, вы все время задаете ужасные вопросы.
На мгновение ее лицо стало несчастным.
— Когда я с вами говорю, мне все время кажется, что я маленькая девочка.
— Нет, вы лишь видите себя такой, какая вы есть. Вы хотите быть совершенной. Любой человек хочет этого. Но это практически никому не удается. Поэтому вы все время недовольны собой, ведь свои собственные ошибки человек, не осознавая этого, прощает себе тяжелее всего.
— Вы правы. И вообще, вы такой умный. От вас невозможно ничего скрыть. Я даже спрашиваю себя иногда, действительно ли я любила Романа. Это ужасно, что я теперь стала в этом сомневаться.
— Почему ужасно? Вы были молоды, а когда ты молод, то часто принимаешь за любовь желание ласки и близости. Но у Романа тонкая натура. Вы можете быть счастливы с ним.
Ольга смотрела перед собой.
— Теперь уже слишком поздно, — произнесла она подавленно. — Слишком многое теперь стоит между нами. Я не думаю, что мы когда-нибудь сможем снова зажить так, как прежде. Я часто причиняла ему боль. Когда я сейчас думаю об этом, я действительно не понимаю, почему я так себя вела. Ведь он мне так нравился, и тем не менее я устраивала ему сцены по любому поводу. Если бы я была тогда поумнее…
— Никогда не поздно поумнеть, — ответил ей Маевский серьезно. — Но, к сожалению, мне уже пора. Мое время истекло.
— Вы приходите ко мне только потому, что вам за это платит мой отец.
Понимаете ли вы, что это причиняет мне боль?
— Но вы моя пациентка.
Алексей Маевский мог быть резким, когда считал, что это необходимо для пользы дела.
— Чего вы от меня ждете?
— Вы правы. Я не имею права ждать большего.
— Я бы охотно пришел сюда и не как ваш врач, — признался Маевский. — Может, как-нибудь в воскресенье, когда вам и Роману будет удобно. По-моему, было бы прекрасно отправиться всем вместе куда-нибудь на природу.
— Вы и вправду хотите?
— Вы же сами знаете, Ольга.
Выражение лица Маевского внезапно стало замкнутым.