Железная секция вешалки скрипнула, ударилась о соседнюю. Металлический лязг неприятно царапнул слух. Секция качнулась обратно, заставив душу рваться на части. Какой же противный звук!
Внезапно поняла – там дерутся. Из-за высокой стойки было плохо видно. Слышно. Удары и всхлипы, словно смеялись.
Кому там драться? Фаина и Соня не поделили дружбу с Горюновой?
Внезапно, как молния! Это же они Нону бьют! Шишлакова с Томиловой! Никакого Костика и признаний в любви.
Сначала по сердцу прошелся сквознячок облегчения. Костик не увлечен новенькой. Он верно служит своей королеве, а значит, по-прежнему остается свободным. Заныло плечо – как он тогда положил руку, сквозь ткань блейзера прожгло. Зачем-то вспомнила: «Стоять! Новенькую видела?» – «Она в туалете!»
Из-за ажурной решетки все еще летят глухие звуки ударов. Бежать туда, разнимать? Что же она стоит? Ей же нравится Нона, ее улыбка, умение независимо себя держать. Кто еще, придя в восьмой класс, сможет так себя поставить, что ни у кого и мысли не возникло усомниться в ее праве быть такой. А ее почерк? А задумчивый взгляд в окно?
Надо идти!
Но что-то останавливало. Соня? Пойти против королевы – значит, пойти против класса. Если Томилова так разобралась с невинной Горюновой, то что она сделает с Арзамасцевой, которую знает как облупленную. Знает, как сделать так, чтобы жизнь Лизы в школе стала невыносимой.
Но это еще не все. Какая-то другая сила держит Лизу в коридоре, заставляет слушать эти ужасные звуки. Сама Лиза не виновата. Она не знала, что затеяла Соня. Это подтвердит кто угодно. Костик подтвердит…
И тут Лиза вдруг подумала, что ничего Костик подтверждать не будет. Какой ему резон делать так, чтобы все свалили на него? И еще она поняла, что не просто так стоит. Прислушивается. И не к этим ужасным звукам борьбы и азартным выкрикам. Она прислушивается к тишине в коридоре. Лиза еще раньше заметила, что за конторкой нет охранника, в зимнем саду пусто. И теперь она боится услышать шаги. Увидеть, как из-за дальнего поворота (про ту лестницу, по которой она пришла, и думать нечего, если кто-то пойдет здесь, Лизе уже не скрыться) выходит охранник. Или учитель. Или директор. Да неважно кто. И вот он видит их тут… Не отвертишься. А стоит ей шагнуть через порог раздевалки, как она окажется заодно. Все решат, что сговорились. И Нона в первую очередь. Потому что ее позвала Лиза. Все повязаны. Горюнова увидит ее среди всей этой возни, и говорить уже будет не с кем и не о чем. Нона даже головы в ее сторону не повернет. И уже никогда не улыбнется, не расскажет про свою фантастическую Америку, не объяснит, чем солнце там отличается от солнца здесь.
Боязнь, что она не сможет доказать свою непричастность, убедить всех и в первую очередь Нону, которую она так любит, а сейчас любит особенно сильно, что, знай она об этом, ни за что бы не допустила, – все эти мысли заставили попятиться. Попятиться, с острой болью осознавая, что в этот момент предает Нону, предает все свои такие красивые, такие правильные мысли о жизни и самой себе.
Показалось – идут! Вот-вот из-за поворота покажется человек. Бежать! Первые несколько секунд голова не соображала. Мир состоял из сердца и работающих ног. Быстрее!
Второй этаж. Влетела в туалет. Хотелось захлопнуть за собой дверь. Но дверь, перекосившись, зацепилась за кафель и не шелохнулась. За окном кусты барбариса и сирени. Грязное стекло. Береза! Черт! Тополь, а не береза.
Зачем она ушла? Будет разбирательство, решат, что она все знала.
Предупредить учителей? Вернуться?
Лиза стояла посреди туалета, раздираемая противоречивыми чувствами. Куда бежать? Туда, сюда, остаться здесь? Ей все казалось, что уже шумят, что собралась вся школа, что за окном орет сирена полицейской машины и «Скорой помощи». Пол под ногами дрожал. Скорее! Надо сказать, что она ни при чем.
А если убили? Ведь Лиза так долго простояла около раздевалки, а они все били и били, и звуки уже не помещались между пыльными лампами дневного света, они больше не могли цепляться за паутину, не влезали в закопченные углы.
Лиза выглянула за дверь. Коридор второго этажа пуст и тих. Значит, все на первом. Ноги странно подламываются в коленках, словно все мышцы куда-то делись. Перила под рукой подрагивают. Лестница кажется неправильно короткой. Ах, удлинить бы ее на метр, на два, на вечность. Чтобы идти и идти, чтобы под ногой были только ступеньки и никогда – пол первого этажа.