Ясное солнце ударило Стефанию по воспаленным бессонным глазам, и она вновь спряталась за темными очками. «Михаил Лермонтов» уже пришвартовался к причалу. Сквозь утреннюю дымку на берегу в пронзительной, едва распустившейся зелени вырисовывался древний город. Солнечные зайчики играли на золотых маковках церквей, на холме высился старинный кремль — темно-красные с белым стены, синие в звездах купола. У берега покачивались на мелких волнах рыбацкие лодки. Трап был опущен, и услужливый стюард приглашал гостей теплохода сойти и ознакомиться с достопримечательностями славного Углича. Однако желающих нашлось немного — большинство отдыхающих еще не оправилось после вечерних возлияний в «Волжских просторах».
— Ну что, — обернулась она ко мне, — небольшой променад для успокоения чувств?
— Как скажете, — скромно улыбнулась я.
Интересно, она и в самом деле не ощущает в моем верноподданническом тоне ни грамма издевки?
Как бы там ни было, мы плечом к плечу двинулись вниз по трапу. Прошлись вдоль набережной, побродили вокруг Кремля и в переулках, примыкавших к историческому центру Углича, где чванливая синьора рисковала окончательно испортить дорогую замшевую обувь. Затем она почему-то решила двинуться дальше, и мы углубились в нетуристическую часть города. Черт его знает, зачем мы тут околачивались, может, примадонна решила стать ближе к народу и отведать настоящей, исконной, так сказать, русской жизни. Кто этих богатых стерв разберет?
— Нужно обязательно упомянуть о постановке «Аиды», — наставляла меня Стефания. — О ней много писали, там должно быть достаточно материала.
Я старалась на ходу делать пометки в блокноте.
Старинные красоты вскоре закончились, и потянулся серый, ничем не примечательный район обычного провинциального городка. Мы дефилировали мимо рядов одинаковых бесцветных пятиэтажек, квадратных дворов, огороженных выкрашенными в яркие цвета витыми металлическими оградами. На ветру надувались и хлопали развешанные на перекладине застиранные пододеяльники, в песочнице ковырялись лопатками дети, а рядом трепались о чем-то, лениво позевывая, мамаши. Завидев Стефанию, они на минуту смолкли, проводили удивительную нездешнюю даму озадаченными взглядами и долго шушукались ей вслед.
На площади у магазина с колченогой скамейки поднялся нам навстречу плюгавый мужичонка с темным изжеванным лицом. От всей его тощей вихлястой фигуры, от драного ватника исходил тяжелый муторно-сладкий запах застарелого перегара. Стефания невольно отшатнулась, поморщившись, я тоже попятилась.
— Мадам! — загнусил алкаш, демонстрируя засевшие в прокисшей пасти редкие зубы. — Леди! Помогите грешнику на опохмел.
Мне удалось проскочить мимо. Мужичок же, с завидной проницательностью сообразив, кто из нас двоих является обладателем толстого кошелька, принялся окучивать Стефанию. Она попыталась увернуться от него, пройти мимо, но прыткий мужичонка не отставал, теснил ее к забору и продолжал завывать:
— Синьора, ну не будь падлой, дай на бутылку!
Я с интересом наблюдала за развитием событий. Как наша надутая герцогиня справится с ситуацией? Наверно, отвыкла в своих европах от местного колорита.
Женщина рассеянно глянула куда-то поверх плеча алканавта и вдруг резко и сильно, не изменившись в лице, ударила аборигена коленом в пах, процедив сквозь зубы:
— Хиляй отседова, вша нарная!
Мужичонка согнулся, заскулил, удивленно моргая вспухшими веками, Стефания же, не убыстряя шага, прошла мимо, поравнялась со мной и бросила:
— Нужно все-таки возвращаться на набережную. А то набредем на еще каких-нибудь удивительных представителей местной фауны.
И засмеялась, заглянув в мое оторопевшее лицо. Я все никак не могла прийти в себя. Вот так номера отмачивает холеная светская львица! И какое превосходное знание блатного жаргона! Кажется, прошлое у нее и вправду было бурным, и эта запись, на которую я вчера случайно наткнулась, может оказаться вовсе и не художественным вымыслом. Надо, надо покопаться в черной тетрадке, жаль, вчера я слишком быстро захотела спать и не продвинулась далеко.
Солнце яростно палило над растянувшейся впереди широкой тускло-голубой лентой реки, словно силилось перебороть порывистый пронизывающий ветер. Мы вышли на набережную. Слева белокаменной громадой высился Воскресенский монастырь. Из-за деревьев вылетела, выставив вперед массивную челюсть, госпожа Баренцева в пунцовом с золотом брючном костюме. Она решительно топала в сторону пристани, возмущенно размахивая миниатюрной сумочкой на длинном ремне. За разгневанной супругой пыхтел багроволицый политик.