Всего только пять дней назад она была с Пэтом в Хексеме. Он говорил, что девушка должна называть его просто Пэт, и до того, как карета подъехала к поместью, он взял ее за руку и спросил, не хочет ли она отужинать в его доме. До этого момента их отношения были для нее своего рода игрой: она была до смерти рада, что такой мужчина, как мистер Ферье, уделяет ей внимание, и одновременно старалась не думать о последствиях его внимания. Но в тот вечер, глядя ему в глаза, она поняла, что уже больше не сможет вести эту игру и отмахнуться от вопроса, который рано или поздно прозвучит. В эту же минуту Кэти довольно приземленно подумала: «Он скоро получит титул… Сэр Патрик и леди Ферье!». Девушка чуть не прыснула со смеха, представив себе такую картину. Вдоволь нахихикавшись, Кэти склонилась над кроватью матери и шепотом спросила:
— Как бы тебе понравилось, если бы твоя дочь вышла замуж за титулованную особу?
Мама тогда улыбнулась, коснулась ее щеки и медленно произнесла:
— Всё, чего бы мне хотелось, деточка, это знать, что ты выйдешь замуж за того, кто сделает тебя счастливой навеки… навсегда.
Почему она тогда не осталась с мамой, а кружась, выскользнула из комнаты? Почему не поняла, что мама тает на глазах. А теперь ее нет, и Дэн весь трясется от плача, папа плачет — вся семья рыдает, кроме Кэти.
Когда они уходили с кладбища, она взяла Дэна под руку: выглядело это так, словно брат поддерживал ее, а не наоборот.
В столовой были устроены широкие поминки, но за стол сели только родственники. Семеро джентльменов, включая мистера Ферье, выпили вина в соседней комнате и, выразив соболезнование Гарри, удалились.
Кэти не садилась за стол, она тихо побрела в детскую. Там она надеялась найти Дэна, который исчез сразу после их возвращения. Вместо него она обнаружила Барбару. Девушка стояла, глядя в окно, и Кэти пришлось дотронуться до ее руки, чтобы привлечь внимание. Когда они посмотрели друг на друга, Кэти увидела, что подруга плачет. Взяв ее ладони в свои, Барбара прошептала:
— Мне… мне жаль, Кэти, так жаль… Я… очень ее любила.
Минуту Кэти вглядывалась в прекрасное лицо, обладательнице которого временами завидовала, и эту «белую» зависть она переводила в сочувствие из-за недостатка, скрытого за такой красотой.
— Правда? — помедлив, спросила она. К собственному удивлению, вопрос прозвучал достаточно жестко, даже обвиняюще.
— Да, да. — Барбара уловила тон Кэти по выражению ее лица и добавила: — Ты же знаешь, что любила.
— Ты считала ее неотесанной.
— О, Кэти! Как… как ты можешь такое говорить! Да еще в такой день.
— Потому что это правда. Ты так считала, верно? Думала, что она слишком простая, невежественная, совсем не такая, как Бриджи. Ты смеялась над ней.
— Никогда.
— Не в моем присутствии, конечно, но я слышала, как ты высмеивала ее вместе с Бриджи, много лет назад, когда ты только приехала.
Такое не забывается, и бледные щеки Барбары порозовели.
— Ты… — попыталась она оправдаться, — должна признать, что меньше недели назад сама передразнивала ее.
— Я это объяснила. В семье позволено передразнивать того, кого любишь.
— Я… я люблю ее. Ты… не понимаешь, а я не могу выразить, но в глубине души… я любила твою маму… Не только потому что она была добра ко мне, даже больше, чем добра, просила у твоего отца для меня лошадь, одежду и многое другое. Но еще… — она потерла лоб рукой и зажмурилась. — Ну как же объяснить? Я… я не такой уж приятный человек, и мне это хорошо известно. Порой, я говорю и делаю ужасные вещи. Все списывают это на мою глухоту, хотя причина в другом. Прошу, поверь мне — я относилась к твоей маме более чем хорошо, потому что я… завидовала тебе, что она у тебя есть. Когда она обнимала тебя и называла деточкой и своей любовью, я что-то теряла, каждый раз я что-то теряла. Я плохо выражаю свои мысли, могу лишь сказать, что много-много раз хотела, чтобы она была и моей мамой тоже.
— А Бриджи? — Теперь голос Кэти звучал мягче, лицо перестало быть напряженным. Она присела на детский деревянный стульчик у стола, ссутулилась, но по-прежнему не сводила глаз с Барбары, ожидая ее ответа.
Барбара села напротив и, сложив руки, оперлась о стол.
— Это другое, Бриджи мне не мать, она… она даже не родственница. Я люблю ее, но по-другому, думаю… думаю, из благодарности.
Девушки посмотрели друг на друга.
— Кажется, сейчас у нас момент истины, верно? — тихо промолвила Кэти.
— Да, да, можно так сказать.
— Мы теперь не будем жить по-прежнему.
— Я знаю.
— Что ты собираешься делать?
— Выйти замуж на Майкла.
— А если не получится?
— Получится. Если он не будет мой, то все в жизни теряет смысл.
— Бриджи против этого.
— Я знаю.
— Она хочет, чтобы ты вышла за Джона.
— Джону я не нужна.
— Раньше я тоже так считала, а теперь не уверена. Никогда неизвестно, что думает Джон на самом деле.
— В любом случае, мне не нужен Джон, мне никто не нужен, кроме Майкла. А ты? Что будешь делать ты?
— Не знаю. Странно, но за эти несколько дней я будто превратилась в другого человека.
— Как ты думаешь, мистер Ферье попросит твоей руки?
— Может быть, а, может, и нет. Он мог просто развлекаться, как и я.
— Он тебе нравится?
— Да, нравится, но это не любовь. В последний раз, когда я говорила с мамой, то спросила ее: «Как бы тебе понравилось, если бы твоя дочь вышла замуж за титулованную особу?» А она ответила: «Всё, чего бы мне хотелось, — это знать, что ты выйдешь замуж за того, кто сделает тебя счастливой навеки, навсегда». Я считаю, это главное. Но как выяснишь, будет ли человек всегда любить тебя? Думаю, лучше всего — это спросить саму себя, сможешь ли ты ужиться с ним, когда он не скрывает свое плохое настроение и неурядицы за шутками, лаской, вниманием к тебе. Папа, будучи не в духе, кричал на маму. — Тут Кэти издевательски улыбнулась. — Смотри, как быстро я перевоспитываюсь, не «отец» и «мать», как требовала выражаться Бриджи, а «папа» и «мама». Иногда они цапались, как кошка с собакой, он обзывал ее всякими ужасными словами. В детстве я думала, что тупица — это фамилия моей мамы. — Она снова улыбнулась, теперь уже с теплотой. — И все же она всегда любила его и знала, что это взаимно. Может, многого мама не понимала и не была особо умной, но она обладала своей собственной мудростью и широтой души. Я не променяла бы ее ни на кого. Ты слышишь, Барбара? Ни на кого, ни на каких твоих Бриджи, ни на теть Констанций, ни на одну из крупных шишек, родством с которыми ты так гордишься. Потому что по сути своей они недостойны были даже стирать грязь с ее башмаков! Ты слышишь меня? — Кэти уже кричала. В душе девушки прорвалась какая-то плотина, рыдания душили ее, сжимали грудь и, наконец, вырвались наружу с потоком слез. Кэти вскочила из-за стола и выбежала прочь из комнаты.
Барбара не стала догонять ее. Она поднялась, пытаясь унять дрожь во всем теле, подошла к окну и ухватилась за подоконник. Глядя вдаль — туда, где кончались сады, а вересковые пустоши смыкались с холмами, — Барбара думала о том, что сейчас они действительно пережили момент истины, и в этот момент она была вынуждена признать то, о чем в глубине души давно догадывалась. По-настоящему любить можно только одного человека, а нравиться могут лишь немногие. Ей нравилась Кэти, но теперь никогда не будет относиться к ней по-прежнему, и не только потому, что она решила, будто Барбара свысока относилась к ее матери. Произошло что-то более глубокое, какая-то перемена в самой Кэти.
И еще Джон. Барбаре нравится Джон, потому что он всегда был добр к ней. Дэн? Нет, Дэн ей не нравился, он ее раздражал, и никогда не относился к ней с симпатией, а обращался так, словно она ничего не значила… А Бриджи?
Барбара сказала, что иногда мечтала о такой матери, как миссис Беншем. Но разве Бриджи не была ей матерью с самого рождения, и разве она не должна испытывать благодарность хотя бы за это? Когда же она перестала любить Бриджи? Наверное, это произошло, когда Барбара поняла, что ее наставница против их отношений с Майклом. А, может быть, когда Барбара почувствовала, что Бриджи скрывает от нее нечто очень важное. Об этом знает даже Мэри. Ведь стоит заговорить с Бриджи о семействе Молленов, как она сразу находит себе какие-то дела, у нее внезапно начинает болеть зуб, или нога, — все, что угодно, лишь бы избежать разговора.