Мисс Бригмор медленно освободилась от рук Кэти, потом сложила руки на груди и спокойно проговорила:
— У вас, да и не только у вас, сложилось ошибочное впечатление, что только бедные страдают. И сердца разбиваются только у тех, кто голоден или холоден, или кому негде жить. Позвольте мне сказать вам, что у бедняков есть огромное преимущество перед теми, кто богаче — они могут громко закричать, когда им больно, они могут найти утешение в слезах, могут рыдать, переживая тяжелую утрату, а, встречая насмешку, могут в ответ показать язык — да так зачастую и поступают. И некоторые представители сильного пола из высших слоев общества позволяют себе выплескивать чувства, но дамы — очень редко, а уж… — тут она сделала длинную паузу, — гувернантки — никогда. — С этими словами мисс Бригмор вышла из комнаты.
Повернувшись к столу, Кэти отпихнула завтрак в сторону, и, закрыв лицо руками, пробормотала:
— Ох, Бриджи, будь ты проклята! Будь ты проклята!
Когда мисс Бригмор принимала утренний доклад новой домоправительницы, то была очень встревожена, хотя и не подавала виду.
Миссис Кенли оказалась трудолюбивой, здравомыслящей женщиной, которая медленно, но верно выигрывала войну против Брукса. Миссис Кенли оправдывала доверие и, как сказала бы Мэри, она знала, сколько будет дважды два. Для себя домоправительница решила, что мисс Бригмор — единственная особа в доме, занимающая более высокое, чем она, положение (включая и членов семьи), и соответственно, пользующаяся заслуженным уважением со стороны миссис Кенли. Весь остальной персонал дома называл такую лояльность «подхалимством к Генеральше»; но все равно большинство было довольно, что новая домоправительница положила конец попыткам старого Брукса нагреть руки — много лет он считал это своей привилегией.
Сегодня мисс Бригмор довела до сведения миссис Кенли, что не останется ни на ленч, ни на обед, и завтра тоже будет отсутствовать, но ее можно ожидать в понедельник утром. И она надеется, что миссис Кенли должным образом позаботится о мисс Беншем. Домоправительница заверяла, что мисс Бригмор будет полностью удовлетворена, вернувшись в понедельник, и пожелала ей хорошо отдохнуть. Они распрощались, и миссис Кенли вышла, шурша своей черной юбкой из альпаки.
Оставшись в библиотеке одна, Бриджи минуту сидела в кресле, потом встала и поднялась в детскую, где пробыла около часа, а затем спустилась снова вниз, взяла шляпку и накидку и покинула дом. Ее уход выглядел неспешным, как она и рассчитывала.
Мисс Бригмор знала: Кэти, обнаружив, что она отправилась в свой коттедж, не оставив никакого устного послания, пройдет в детскую и будет искать письмо. И она его найдет — точнее записку, где сказано следующее: что при сложившихся обстоятельствах мисс Бригмор полагает, что Кэти вполне способна сама о себе позаботиться и ей не требуется компаньонка на выходные.
Мисс Бригмор считала свой поступок правильным. Она энергично шагала по дороге к коттеджу, думая о том, что короткий разговор, даже, скорее, монолог за завтраком свел на нет ее почти пятнадцатилетний труд. Конечно, ей хорошо заплатили — учитывая всю доброту и терпимость по отношению к Барбаре, надо признать, более чем хорошо. Но деньгами всего не измеришь, существуют такие вещи, как лояльность и уважение, а в них ей отказали.
Почему, спрашивала она себя, вся ее жизнь состоит из неудачных попыток? Если не считать личных желаний, то она почти не получала удовлетворения от тех, на кого работала всю жизнь.
— У-у! Вы неважно выглядите, — первое, что сказала ей Мэри. Потом служанка добавила: — Вы сегодня рано.
— Голова болит, — объяснила мисс Бригмор, — я отпросилась. Можно мне чашку чаю покрепче?
— Да, конечно, сию минуту. Но если вы спросите меня, то вам требуется нечто большее, чем просто чашка чаю. Я уже сто раз повторяла, вам надо как следует отдохнуть.
— Как они уехали, спокойно? — проигнорировав пожелания Мэри, спросила мисс Бригмор.
— Да, но не сказать, чтобы без спора.
— Спора, по поводу чего?
— Ну, Майкл говорил, что не может задерживаться так долго, он пообещал вернуться к двум часам, что-то вроде этого. Вы же знаете, она ожидала, что он отвезет ее в Эллендейл! Ну, не волнуйтесь за нее, пойдите присядьте, ноги положите повыше, а я принесу вам чай.
Мисс Бригмор поднялась наверх и сняла верхнюю одежду, потом опустилась на табурет перед трюмо и стала задумчиво разглядывать себя в зеркале. Мэри была права: ей требовалась перемена, требовался отдых, она уже не так молода, почти шестьдесят. Конечно, никто не даст ей ее возраст. Несколько седых полос удалось вполне успешно подкрасить холодным чаем, и теперь их почти не отличишь от остальных, темно-русых. Кожа лица чистая, и хотя щеки частично потеряли округлость, морщин совсем мало, только в уголках глаз, и две вертикальные линии над верхней губой. Более того, фигура у нее по-прежнему стройная и подтянутая. Нет, никто не догадается, что ей под шестьдесят. Она может сойти за пятидесятилетнюю или даже более молодую женщину… Правда, это только внешне. В душе же мисс Бригмор ощущала в данный момент свой истинный возраст, а еще — одиночество, жуткое одиночество… Такой острой тоски она не испытывала с того дня, как в кабинете Томаса прогремел выстрел и, вбежав, она нашла его лежащим на столе. Вот тогда Бриджи осознала, что значит быть одной, поскольку никто не понимал ее так, как Томас, никто не знал настоящую Анну Бригмор. Только ночью в его объятьях она была Анной, днем же оставалась мисс Бригмор, даже для Томаса, они еще шутили по этому поводу. Но теперь она была мисс Бригмор для всех; мисс Бригмор, Бриджи, Генеральша — и особа, которая жила в коконе. Такие уничижительные слова можно было простить, поскольку они прозвучали из уст молодой девушки, но все равно больно ранили и заставляли отгораживаться ото всех.
Она выпила чай, но не последовала совету Мэри приподнять ноги повыше. Вместо этого, призвав на помощь годы строгой самодисциплины, решила почитать, но что-нибудь легкое, развлекательное. И все же, когда Бриджи подошла к книжному шкафу, то заколебалась, выбирая между «Ярмаркой тщеславия», которую уже читала до этого по меньшей мере раз шесть, и «Мэри Бартон» миссис Гаскелл. Потом все же вернулась к «Ярмарке тщеславия» (меньше всего ей хотелось бы читать сегодня утром о проблемах в жизни рабочих с манчестерских фабрик). В тот самый момент, когда она отказалась окунуться в социальный вопрос, представитель этих самых «рабочих с манчестерских фабрик» постучал в двери коттеджа.
Мэри вошла в комнату почти на цыпочках и доложила о госте. При этом понизила голос, словно он был очень важной персоной.
— Это молодой Брукс, Вилли, сын старого Брукса, говорит, что хочет вас видеть.
Мисс Бригмор склонила голову набок, будто задумавшись.
— Проведи его, Мэри.
Молодому Бруксу было двадцать четыре года, но слово «молодой» ему все же не очень подходило: он выглядел зрелым мужчиной с каменным, надменным лицом. Для работника фабрики Вилли был довольно высок, хотя скудное питание и большая нагрузка в детском возрасте не дают достигнуть положенного роста. Его голубые глаза были так глубоко посажены, что казались черными. Рот широкий, с полными губами, но лицо худое, из тех, что позже превращаются в изможденное. Каштановые волосы молодого человека лежали волной. Свою шляпу он держал в опущенной руке, а не перед грудью, как положено человеку в его положении. Но в каком он положении? Это она скоро узнает.
— Доброе утро, мисс Бригмор, — произнес он.
— Доброе утро, Вилли, — ответила она вежливым тоном, каким обычно разговаривала с домашними слугами, не жестко, но и безо всякой фамильярности. Сесть не предложила. — Чем могу быть полезна?