Лошади с оглушительным грохотом влетели на мощеную площадку у вокзала и встали.
— Ну вот, приехали,— сказал жандарм.
Он сошел с повозки. Двое мальчишек, игравших в «козны»[2] у здания вокзала, застыли в изумлении, сжимая в руках свиные кости. Небось, в жизни такого не видели...
Жандарм поднялся по ступенькам к застекленной двери вокзала, Бронислав поспешил следом и, увидев в дверном стекле свое отражение, сам изумился: каков франт! Из-под широких полей не какой-то там простой шляпы, а настоящего итальянского «борсалино» глаза на худом лице глядели мрачно и отчужденно. Демисезонное пальто из лучшего лодзинского шевиота жемчужного цвета, или, говоря по-портняжному, цвета рыбьей чешуи, с бархатным, чуть потемнее, воротником — сидело как влитое. Из-под пальто виднелись брюки от костюма, сероватые, в тон, и серые лаковые туфли... Ни дать ни взять — граф, подумал Бронислав равнодушно, как о постороннем.
В вестибюле ресторана буфетчик и официант вытаращили глаза, а местный носильщик, закусывавший у окна, стыдливо спрятал тарелку за спину. Зал был почти пуст, только за одним из столиков пил чай какой-то военный. Он повернулся к ним, и тут они его узнали: Чибисов Петр Капитонович, поручик конвойной команды. Жандарм щелкнул каблуками и взял под козырек:
— Здравия желаем вашему благородию!
— Здорово, Бояршинов... Откуда и куда путь держишь?
— Освобожденного везу из Акатуя на вечное поселение.
— Вот оно что! А города у вас еще на пути будут?
— Никак нет, ваше благородие!
— Как же ты его везешь в таком виде? В этаком маскарадном костюме в тайгу?
— А что, по городу, что ли, с ним таскаться?.. У него же нет ничего, три часа будет покупки делать...
Тут Бронислав счел возможным вмешаться:
— Разрешите объяснить?
Чибисов окинул его зорким взглядом.
— Говори. Я тебя помню. Четыре года назад сопровождал тебя в Читу.
— Верно. А теперь меня с каторги отпустили. Нерчинск — последний город на нашем пути, и я прошу вахмистра разрешить мне сделать здесь покупки, казалось бы — законная просьба... Он же меня на вечное поселение везет!
Поручик не спеша помешал чай ложечкой, отпил глоток.
— Знаешь, Бояршинов, я б его пустил. Не убежит же он. До поезда еще четыре часа. У тебя здесь знакомых нету?
— Разрешите доложить, здесь рядом с вокзалом унтер один живет, мы с ним в японскую вместе воевали.
— Вот и сходи к нему, чтобы не скучать. А он тем временем по городу пройдется, купит, что надо, и главное, вкус свободы почувствует, ведь когда ты рядом — какая свобода... Так ты и устав соблюдешь, и человека не обидишь.
В этом был весь Чибисов. Никто у него не убегал, со всеми обращались как положено, никого не били за все двадцать лет, что он водил этапы из Москвы в Иркутск и Читу. Поседел на этой работе железный поручик, зато сын у него в Омском кадетском корпусе учится, может, и кончил уже, вышел в офицеры...
— Что ж, раз вы приказываете, господин поручик...
— Я тебе не приказываю, Бояршинов, я только говорю, что думаю.
— Ну ладно. Теперь у нас,— жандарм достал часы из кармана, раскрыл,— теперь у нас четверть первого. В четверть четвертого будь здесь без опозданий!
— Буду непременно,— заверил Бронислав и поклонился поручику.— Спасибо вам большое.
2
Козон — кость из ног барана или других животных, употребляемая для игры; бабка. (