— Тренировки не будет, исполнение произведений слушать не смогу, — менял я свои планы, одевая чулки.
Вот никак я не могу заставить себя перестать самостоятельно одеваться. Если камзол, или сюртук, мне одевают, то нижнее белье или чулки, я предпочитаю одевать самостоятельно.
— Есть кто страждущий общения? — спросил я.
— Как не быть, Ваше Величество, почитай весь двор собрался, — сказал Илья, а я замер, размышляя.
— Давай всех в тронную залу. Нету ни желания, ни времени с каждым об одном и том же разговаривать, — сказал я, звеня в колокольчик.
Я звал слуг. Если буду представать перед всем двором скопом, то наряд должен быть иным, соответственно торжественному выходу.
В тронном зале действительно было не протолкнуться. Вот он! На лицо эффект информационной бомбы!
— Ваше Величество! Позволено ли мне будет задать вопрос, что так взволновал все российское общество? — спрашивал Никита Юрьевич Трубецкой.
Что ж, молодец, освоился при дворе, уже спрашивает от всего общества.
— Не томите, князь, задавайте свой вопрос! — ответил я.
— Коль скоро Россия объявит войну Пруссии? — сказал Трубецкой.
— Я, император Всероссийский считаю, что Пруссия нарушила нормы международных отношений, по сему Россия не станет посылать никаких объявлений о войне, но будет громить прусскую армию короля Фридриха везде, докуда русского солдата доведет верноподданный нашему трону офицер. За поимку или смерть ката Зейдлица я, русский император, объявляю награду в сто тысяч рублей, — пришлось делать паузу, так как придворные были в шоке от заявления о выплате за смерть прусского офицера. Да! Это по-варварски. Мы гунны, господа, образованные, миролюбивые гунны. Россия не начинает войны, Россия их заканчивает!
В последнем я, конечно, слукавил. Именно Россия только что спровоцировала войну в Персии, но то иное, мало интересное для собравшейся публики. Тут намечается война с САМИМ Фридрихом.
— Ваше Величество! — вперед вышел Алексей Григорьевич Разумовский. — Можете мной располагать! Почившая матушка-императрица, царствия ей небесного, ждала войны с Фридрихом. Елизавета Петровна опасалась, что Вы, Ваше Величество, столь влюблены в прусского короля, что пойдете с ним на союз. Но, нет, Вы истинный, православный император!
Разумовский поклонился.
«Это что такое было?» — подумал я. Что попросит Лешка Разум за такой посыл, после которого ни у кого уже не должно возникнуть сомнений в моей легитимности даже на уровне метафизики. «Веди нас, царь православный!» — так для меня прозвучал этот спич графа.
— Я ценю Ваши верноподданнические чувства, граф. Государыня всегда знала, что на Вас можно поручиться в любом деле, — сказал я и чуть не скривился.
Как-то тетушка поручилась на Разумовского в деле организации моей ссылки. Или придворные так всполошились из-за резкой опалы Бестужева? Трясутся за свое положение? Если так, то становится немного обидно. Хотелось бы действительной преданности, чтобы разделяли мои чаяния и устремления, а не служили из-за страха. Но лучше страх, чем вообще отсутствие службы.
— Нам всем нужно сплотиться! Фридрих сильный противник, но собака никогда не одолеет разъяренного медведя. Мы, Россия, тот самый грозный и большой хозяин леса и мы способны заставить всех зверей склониться пред нами, или свести с нами дружбу, — выдавал я фразы, которые, вероятно будут в будущем анализироваться историками.
Двор накачивался жаждой мщения, многие стали заверять, что они пожертвуют большую сумму денег на помощь армии, что очень быстро восстановят все те припасы, что были забраны Зейдлицом.
И это было хорошо. У меня уже имелся план, как из собственных хозяйств начать восстанавливать украденные армейские магазины. Уже поскакал гонец с семьюдесятью тысячами бумажных рублей к Никите Демидову, чтобы тот продал все имеющиеся фузеи и штуцера. Там же в письме было требования, чтобы Никита Акинфеевич в срочном порядке собирал обозы с пушками, выученной артиллерийской обслугой, сюда же складывал порох, и все это богатство переправлял в Петербург.
Пятьсот новых пушек и картечниц были изготовлены на уральских заводах, тридцать пять тысяч фузей, две тысячи новых штуцеров, две тысячи пятьсот револьверов. Такой арсенал собирался не за один год, и без спешки, чтобы не допустить просрочек по государственному заказу. Своего рода — это «подарок» нашего Товарищества государству, то есть, мне.