Были предложены деньги, много денег, но все люди должны были выступить только по приказу и в нужное время. Стоит ли говорить, что Иосафат Андреевич согласился? Он был счастлив!
Люберцы.
24 мая 1751.
Я лежал на огромной постели, пребывая в неге. Так хорошо мне не было давно, а может, и никогда. Иссине-черные волосы спадали по плечам молодой и очень красивой женщины, как тогда, при первой встрече. Наваждение, что не отпускало меня уже больше семи месяцев, получило свой выход. Ураган, извержение вулкана, шквал эмоций и как итог — ночь любви.
— Уже проснулись, Ваше Высочество? — спросила Иоанна, грациозно потягиваясь.
Стерпеть было сложно, я вновь поддался эмоциям.
Вчера полковник Шевич прибыл ко мне в Люберцы для ужина, ну, и для того, чтобы изучить тренировочный лагерь с казармами для своих гайдамаков. Гольштейнская дивизия, что ранее тут частью расквартировалась, была представлена только одним полком, так как остальные еще не прибыли с войны с Османской империей. Может Апраксин еще решит, чтобы там мои бывшие земляки и оставались. Это бы могло сказать об уме и хитрости Степана Федоровича, но он был слишком прямолинеен, чтобы продумать такой шаг.
Я намеревался серьезно поговорить с Апраксиным при первой оказии. Приписать себе дивизию, что была создана за мои деньги, да еще состояла из земляков? Моя дивизия! Но сейчас проблема, как по мне, казалась сложнее.
— Иоанна, я не знаю, что с этим делать! — приврал я, когда мы расцепили объятья.
— И я не знаю, но хочу еще хоть раз вот так проснуться рядом и быть Вами целованной, — отвечала девушка, а из глаз покатились слезинки.
— Не плачь! Я тоже так хочу, но наших желаний ведь мало! Я не Петр Великий, пока не он, чтобы… прости за сравнение с Мартой Скавронской, оно не уместно, — я замолчал.
Только что так было все просто, но приходит реальность — и на тебе…
— А куда ты отправил моего отца? — Иоанна так же решила переменить тему, ей, я это понимал, хотелось продолжить говорить о будущем, но все, что надо, пусть полунамеками, я сказал.
— Ты не бери в голову, моя звездочка, у него служба, — сказал я и поцеловал девушку.
На самом деле, я подгадал тот момент, когда Иван Шевич не сможет находиться у меня на ужине, тем более в Люберцах. Начались повсеместные облавы на воровские малины и респектабельные дома бандитских главарей. Происходили и обыски, и первые аресты коррумпированных полицмейстеров.
Ванька Каин выдал всех, стоило на его только чуть нажать. Он быстро понял ситуацию и пытался выторговать хотя бы жизнь, сдавая не только разбойников, но и известные ему схроны. Была даже опаска, что на все направления не хватит людей. Даже вызванные три десятка человек из команды Шешковского, как и он сам, не справлялись с большим объемом работы.
Еще не знаю всех результатов, но вечером, когда наш ужин с Иоанной перерос в откровенную беседу с объяснениями и признаниями, прибыл человек от Степана Ивановича. Он только и сказал, что аресты идут, что без стрельбы и мордобития не обошлось, но все сладилось.
Иван Шевич отписался мне, что не может приехать. Это письмо пришло уже тогда, как его дочь была на подъезде к Люберецкому поместью. Я отправил за девушкой карету с немалым охранением аккурат тогда, как Ивана Бранковича не должно было быть в том доме, что я им выдал. Иоанна могла отказаться, и в таком случае я бы перебесился, позвал одну из своих служанок, что так томно вздыхала при моем поведении. Но, нет, Иоанна Шевич приехала, была неотразима и до ужина, и во время его. А после — бесподобна в своей неопытности, при желании угодить.
Стук в дверь прервал неловкое молчание и показался мне спасительным. Я хотел оставаться с Иоанной, но не мог ей предложить хоть что-то, кроме себя, человека, но никак не цесаревича или мужа. Размышляя над тем, могу ли я сделать ее своей женой, пришел к выводу, что нет, в ближайшее время, точно нет. Дело не в чувствах, эмоциях, во мне этого было с избытком, дело в целесообразности и безопасности.
Один из вопросов меня мучил, когда я наслаждался видом спящей девушки: «Если есть те, кто вот так мог атаковать Екатерину, то что они сделают с Иоанной?» И становилось жутко. Нет, не страх перед этими, доживающими последние свои дни, личностями, а то понимание, что девушка станет целью для кого угодно, ибо она рядом и мне не безразлична.
А если отринуть эмоции и посмотреть на вещи с еще большим цинизмом, то Иоанна — угроза многим моим планам. Она наваждение, морок, который будет отвлекать, переориентировать мое внимание и время на себя. А тут люди, много людей, чьи судьбы уже во многом зависят от меня.