Я же знал даже больше: условно две плохих и одну хорошую.
— С хорошей, — определился я с выбором.
— Матушка-императрица… — начал рассказ Румянцев.
Румянцев рассказывал про очередной приступ одной из болезней тетушки и что он был преодолён. Как по мне, так выздоровление тетушки не особо то и являлось хорошей новостью. Это я определил трехдневное лежание императрицы под пристальным и неусыпным присмотром медикусов, как ситуацию заслуживающую пристального внимания. Для общества уже стало нормальным, обыденным, что государыня часто болеет. Успокаивает людей, что она постоянно выздоравливает. А после, уже на второй день, вновь ложится в постель, но уже не одна. Так какие же это хвори, что женщина предается плотским утехам, да дает приемы? Так, недомогания, что случаются у каждой женщины.
При этом и во время приступов и после них, медикусы безмерно и непрестанно пичкают Елизавету всякими травами, уже было и опиум давали пару раз, чтобы боли прошли. В этот же раз было подозрение, что у тетушки пришли в движение камни в желчном пузыре. Обошлось пока…
Говорил Петр Александрович, что при дворе растерянность. Не понятны расклады с престолонаследием. И тут тетушка в бреду начала звать меня. Бредовое состояние прошло, но Елизавета звать меня не перестала.
— …вот, а матушка моя и говорит, что послать нужно к цесаревичу, не ровен час, так и до смуты недалеко. Меня и послали, так что собирайтесь, Петр Федорович к государыне, она не переменила своей воли видеть Вас и опосля излечения, — прояснил повод, который позволил Петру Александровичу без страха опалы прибыть ко мне в Царское Село.
Повод, это потому что для военного и, что еще важнее, новатора тактик войны, основным была его служба. Румянцев мог приехать по поводу обсуждения последних баталий. Раньше мы часто разбирали битвы и русские, и иные, что были в истории человечества. Но об этом он будет говорить позже, если вообще будет. Мне хотелось таких разговоров. Но очередь пришла и для плохих новостей.
— Простите, но сказать должно. Екатерину Алексеевну заперли в ее покоях в Зимнем дворце, зело осерчала императрица на нее, — пряча взгляд, начал рассказывать, по мнению полководца, крайне плохие вести.
То, что натворила Екатерина, было для Елизаветы, в которой больше женщины, чем правительницы, более крамольным, нежели обвинения в мою сторону. Моя «благоверная», нынче только исключительно в кавычках, решила закрепить итоги сексуальной революции, что была начата Петром Великим. И после подобного «закрепления уже пройденного материала» Екатерине не быть моей Котэ.
Екатерина Алексеевна не стала декабристкой, а преспокойно осталась при дворе. Да, она приезжала аж два раза за те практически полгода, что я томлюсь в изгнании. По приезду, не тащила меня в спальню, не садилась рядом для задушевного разговора, а распекала, что я не бросаюсь в ноги к Елизавете, не торпедирую ее письмами и просьбами о милости, а преспокойно живу.
Я мог бы и нивелировать ссоры, если бы не одно, но очень важное «но». Этого не позволял постоянный зуд на голове, где стремятся прорасти рога. В этом варианте истории не случился Станислав Август Панятовский, да он, наверняка, еще учится где-то. Но опять, пусть и иной поляк, мял мою жену.
Анджей Иероним Замойский появился в спальне Екатерины не сразу. Ему понадобилась неделя! Одна неделя, Карл!!! Обходительный, весь такой участливый и понимающий всю скорбь Великой княгини о том, что ее стали меньше принимать в обществе. Поляк был связан с английским посольством, но не напрямую. Его послали в составе польской делегации к императрице, чтобы миром решить проблему Барской конфедерации. Вот и решали, как могли, с использованием всех методов. Это же Екатерина в один из приездов ко мне говорила о том, чтобы я переговорил с тем же Петром Салтыковым или генералом Фермором. Дескать, пусть эти, обласканные императрицей полководцы, не подливают масла в огонь и не рассказывают о столкновениях с конфедератами, что сюжет с Ежи Нарбутом и его отрядом — единичный случай. Те мальчики вообще были своевольными и действовали никак не от имени конфедерации.
Жена мне объясняла, что необходимо не допустить эскалации отношений с Польшей, а я и понять не мог зачем? Тогда я еще не знал о предательстве Екатерины. Причем, как по мне, предательство и Родины, и меня. Степан Иванович Шешковский после моей ссылки скрылся и не менее месяца прятался. Мы были практически уверены, что он станет мишенью для Шуваловых. Начал вновь действовать Шешковский после того, как стало понятно, что ссылка моя так, номинальная, да и людей никто не то что не трогает, но и опекают, чтобы тень не упала на недругов. Были подкуплены несколько моих охранников-запорожцев, и ручейком полилась информация.