И еще было стыдно. Стыдно за то, что ушел не попрощавшись, ночью, словно действительно был виновен.
А он тогда и считал себя виновным.
Впрочем, и сейчас ничего не изменилось. Ответственность за гибель Ло лежит на его плечах. И с какой бы стороны он не смотрел, казалось, что это именно так. Белобрысый паршивец ему все-таки отомстил, выставив убийцей и лгуном. Наверно, так ему, дураку и надо.
Неловкое молчание затягивалось.
— Есть хочешь? — спросил эльф.
Кейт кивнула. Остатки запечённого в углях зайца и травяной отвар показались ей лучшим в жизни ужином. Поев, даже не помнила, как заснула.
Следующие два дня оказались похожими один на другой: спуск-подъем два раза в день. Смена повязок по мере надобности и промывка ран какими-то знакомыми Кейт травами. Но задумываться об этом было настолько лень, что она не посчитала это важным. Главное, что они действительно действовали. Ранки затягивались хорошо, без гноя и осложнений.
На третий день полил дождь. Лишь один раз за эти дни эльф, взяв с собой лук, ходил охотиться. Пришел мокрый, продрогший, принес зайца, куропатку, кореньев, и трав для отваров. Все эти дни, почувствовав себя в безопасности, просто спала.
Когда Кейт оправилась настолько, что смогла связно мыслить, воспоминания нахлынули на нее неудержимой лавиной. Перебирала в мыслях каждый миг той страшной ночи, и даже не представляла, что способна на убийство человека. Даже двух. Как жить теперь с этим? Имела ли она право отнять чужую жизнь? Это оказалось так просто, а оттого так страшно.
Теперь тех двоих нет. Зато она жива и здорова. Но что же все-таки гложет? Ведь это они виноваты. Она всего лишь защищала свое право на жизнь. Она никому не мешала, и никого не хотела обидеть, наоборот, это ее обидели. Так почему они не могут понести справедливое наказание от нее самой?
Но почему же так тяжело? Тяжело и стыдно. Стыдно тех чувств, которые захлестнули ее тогда. Темные, злые, отчаянные и, наверное, поэтому так для себя оправданные?
Но может, был другой путь? Может ей следовало просто увернуться и сбежать? Кто теперь знает? Все уже свершилось, ей одной с этим разбираться. Только ей с этим теперь жить.
— Думаешь о той ночи? – спросил Мэйтон, видя, как она мечется под одеялом.
Кейт кивнула.
— Если не ты, то тебя, — веско обронил он, — Все равно эти подонки долго не протянули, уж поверь. Рано или поздно нашелся бы добрый человек, который перерезал им глотки.
Кейт подумав, молча кивнула. Определенная логика в этих словах есть. Только одно дело «кто-то», а другое дело «она».
Она еще раз спросила о той ночи у Мэйтона, но эльф только передернул плечами. Кажется, их никто не искал, а убитых никто не хватился. По лесу никто не рыскал, все было как обычно.
«А кто их будет искать-то! Они голытьба перехожая», сказала тогда Кейт.
Знакомый, однако, попался не разговорчивый. О себе почти нечего не рассказывал, все, что удалось Кейт из него вытянуть, это то, что зовут его Мэйтон, и живет он тут, вот уже два круголета* один. О семье ничего не известно, и почему не живет с ней, тоже. А о том, что семья для эльфа — очень важно, Кейт знала не понаслышке. Значит, тут какая-то тайна, решила она про себя.
О себе Кейт рассказала все. Скрывать ей было нечего. Тем более, что именно ему она обязана своим спасением, а значит и жизнью. Хотелось заручиться его поддержкой и дать понять, что она доверяет ему полностью. А вот оценил ли он ее откровенность, это оставалось загадкой.
Глава 2
Имя дал ей отец. Но никто, никогда ее так не называл. Мать и родственники звали ее на людской манер — Кейт, реже Кети.
Мать была человеком, а отец эльфом. Они познакомились в городе, где мать Кейт — Энн, работала в трактире.
***
Жизнь в деревне Дор, среди кур, свиней и коров настолько опостылела, что к пятнадцати годам Энн, ночью прихватила маленький узелок с одной сменой белья, и перебралась в город на границе Истрии и Норидалла. В городок Исин.
Сначала, в городе ей многое не понравилось. Удивляли высокие, этажа в два-три, дома. Иногда они стояли настолько тесно друг к другу, что на соседнюю улицу приходилось протискиваться боком по узкому проходу, опасаясь, как бы тебя не облили помоями или, того хуже, содержимым ночной вазы. Неба над головой не было видно из-за вечно сохнущего вверху белья. Больше всего удручала постоянная вонь и обилие народа. Все куда-то спешили. По улицам катились повозки с товарами, запряженные волами, лошадьми, и даже коровами. Животные лениво месили копытами солому и навоз, а возницы орали на зазевавшихся прохожих.