Оказывается, голова работает. Мысль такие меры нашла. И энергия снова во мне закипала.
— Вы бы заснули, — убеждал я молчаливо сидевшую парочку друзей юнкеров с горящими глазами, окаймленными налившимися синевой под яблочными мешками.
— Пробуем, но не выходит. Обстановка давит, — конфузливо признаются юнкера.
— Да это верно. Я вас понимаю. Но необходимо сохранить силы. Бог знает, что нас еще ждет впереди. Право, перестаньте думать и отдохните, — пробовал я урезонить их.
— А хорошая мебель, — выскочил кто‑то из юнкеров с трезвой оценкой вещей, находившихся в комнатах.
— Да, тут как‑то все сохранилось на месте — не успели растащить иди же рассказы о грабежах чистый вымысел, — подхватил я затронутую тему, чтобы развить ее и отвлечься от других.
— Ну нет. Тут массу растащили, но надо отдать справедливость Керенскому. Он горячо и настойчиво требовал сохранения в целостности вещей, объявляя их достоянием государства. Но разве усмотришь за нашей публикой. Особенно дворцовыми служащими и той шантрапой, что набила дворец, — заметил один из разлегшихся на полу юнкеров.
— А вы видели молельню, господин поручик? Там есть такие образа, что им цены нет.
— Да, видел, но в нее не входил. Не смог себя заставить. Ведь там государыня Богу молилась И мне казалось, что если я войду туда, то это будет кощунство. Ведь мы здесь не гости по приглашению хозяев дворца, а игрушка в руках судьбы, занесенная ею сюда для тех достижений, которые еще сокрыты от нас. Поэтому я не смел войти в нее. И даже если вы мне сказали, что наша жизнь была бы охранена стенами ее, я и тогда не вошел бы в нее и никого добровольно туда не впустил.
— А Керенский немножко иначе мыслит, — начал опять кто‑то говорить о Керенском, но его перебили возгласы из соседней комнаты.
— Где господин поручик? Доложите, что казаки пришли и располагаются к коридорах и в комнатах около молельни и хотят так же занять ее.
— Казаки! Какие казаки? Откуда? — И я бросился в коридор. Коридор уже был набит станичниками, а в него продолжали втискиваться все новые и новые.
— Где ваши офицеры? Где командир сотни? — обратился я с вопросом к одному из бородачей уральцев. Он махнул головой и не отвечая продолжал куда‑то проталкиваться через своих товарищей.
«Что за рвань? — соображал я, смотря на их своеобразные костюмы, истасканные до последнего — Э, да у них дисциплина, кажется, тоже к черту в трубу вылетела Хорошенькие помощники будут…»
— Эй! Станичники, кто у вас здесь старший? — снова обратился я с вопросом, но уже к массе.
— Всяк за себя — а на что тебе? — раздались два слабых ответа среди гама, с которым они продолжали продвигаться по коридору, частью заваленному какими‑то большими ящиками, о которых острили, что Керенский не успел их с собою забрать по причине преждевременного исчезновения.
Услышав эти своеобразные ответы, я было чуть не разразился бранью за нелепость их и за игнорирование во мне офицера.
«Смотри — среди них нет почти молодежи, это все старших возрастов. Ага, то‑то они и явились сюда», — проталкиваясь среди казаков к стоявшему на ящике и следившему за движением казаков подхорунжему, подумал я.
— Хотя на большом заседании представителей совета съезда казаков и говорено было о воздержании от поддержки Временного правительства, пока в нем есть Керенский, который нам много вреда принес, все же мы наши сотни решили прийти сюда на выручку. И то только старики пошли, а молодежь не захотела и объявила нейтралитет.
— Так, так. А где офицеры ваши?
— Да их не много, пять человек с двумя командирами сотен. А они к коменданту дворца пошли. Их позвали туда… Эй, вы, там, давай пулеметы туда в угол, вот разместится народ, тогда и их пристроим… А вы давно здесь? — уже обращаясь ко мне, продолжал подхорунжий, крепкий бородатый казак.
— С полудня. Ходили уже к телефонной станции, да толку не вышло, — уклончиво ответил я. — Вот что я вас хотел попросить, — продолжал я. — Здесь молельня царя есть. Так чтобы в нее не ходили.
— Зачем толкаться туда, казаки сами не пойдут, разве который пред образом лоб перекрестить захочет. Вы не думайте, поручик, станичники понятие большое имеют, — смотря мне прямо в глаза, добавил подхорунжий.
— Вот это спасибо. Ну, я побегу к своим, а вы, значит, располагайтесь, как можете, а когда придут ваши офицеры, пошлите сказать мне, — спрыгивая с ящика, попросил я.
— Слушаюсь, господин поручик, — вслед ответил подхорунжий.
Придя к первому взводу, где было назначено место моего пребывания для юнкеров связи, я застал поручика Скородинского и юнкера Гольдмана, явившегося с приказанием от капитана Галиевского. Но не успел я открыть рта для вопроса, что есть нового, как из соседней комнаты, слева расположенной, угловой, выходящей окнами на Миллионную улицу, вбежало двое юнкеров.