Пока он наконец не решил восстать, свергнуть Гилроя Ланнона и вернуть на северный трон законную королеву, разогнать мрак и ужас, в которые превратилась некогда славная Мэвана.
К тайному мятежу присоединились еще два мэванских Дома: Каваны, которые некогда владели магией и происходили от королев, и Морганы. Но Мэвана была страной четырнадцати Домов, совершенно различных, каждый из которых со своими сильными и слабыми сторонами. Однако только три Дома осмелились бросить вызов королю.
Я думаю, большинство лордов и леди одолевали сомнения из-за того, что считались пропавшими два драгоценных предмета: Камень Сумерек, даровавший Каванам магическую силу, и Королевский Канон – закон, гласивший, что на троне Мэваны никогда не должен сидеть король. Как без Камня и Канона свергнуть Гилроя Ланнона, который так прочно сидит на троне?
Но двадцать пять лет назад Мак-Квин, Кавана и Морган объединились и пошли штурмовать королевский замок, подготовившись к войне. Успех перевороту гарантировала внезапность, но планы разрушил мой кровный отец, лорд Аллена, узнавший о восстании и предавший мятежников.
Гилрой Ланнон поджидал Журдена и его сторонников.
Он убил женщин мятежных семей, зная, что это разобьет сердца лордам.
Но король не предвидел, что выживут трое детей: Люк, Изольда и Эодан. И три мятежных лорда сбежали с детьми в соседнюю страну – Валению.
Они приняли валенийские имена и профессии, отбросили материнский дайринский язык ради валенийского среднешантальского, запрятали мечи, северные символы и свой гнев. И, скрываясь, воспитали детей валенийцами.
Но мало кто знал, что Журден никогда не прекращал планировать возвращение и свержение Ланнона. Раз в год он встречался с двумя другими поверженными лордами, никогда не теряя веры в то, что они смогут опять восстать и добиться успеха.
У них была Изольда Кавана, которой предназначалось стать королевой.
У них было желание и смелость опять поднять мятеж.
На их стороне были мудрость прошедших лет и болезненные уроки первого провала.
И тем не менее им недоставало двух жизненно необходимых предметов: Камня Сумерек и Королевского Канона.
И вот тогда к ним присоединилась я, потому что унаследовала воспоминания далекого предка, который столетия назад закопал магический Камень. Если бы я смогла достать Камень, к Каванам вернулась бы магия и остальные мэванские Дома наконец примкнули бы к восстанию.
И я это сделала.
Все случилось считаные дни и недели назад, но казалось, будто прошло уже немало времени, словно я оглядываюсь назад через треснувшее стекло, хотя еще не отошла от битвы, тайн, предательств и оттого, что обнаружила правду о моем мэванском происхождении.
Продолжая смотреть на Журдена за столом, я со вздохом вышла из задумчивости.
Его медные волосы были стянуты на затылке лентой, отчего он выглядел как валениец, но голову венчал блестящий обод. Он был одет в простые черные брюки и кожаную куртку с вышитым на груди золотым соколом – гордым символом его Дома. На щеках еще оставались медленно заживающие царапины после битвы – доказательство того, что нам пришлось пережить.
Журден опустил взгляд в свою чашу, и я наконец увидела в нем проблеск неуверенности, сомнения в себе, ощущения собственной бесполезности. Взяв кубок с сидром и придвинув стул, я села рядом с ним.
Моя юность прошла в Доме Магналии, в компании пяти других избранных девушек, которые стали мне как сестры. Однако, проведя последние месяцы в окружении мужчин, я неплохо изучила их натуру и, что более важно, узнала, насколько хрупки их сердца и самолюбие.
Поначалу я молчала, и мы наблюдали за тем, как разносят и расставляют на столах дымящиеся блюда. Наконец я начала замечать, что очень многие Мак-Квины разговаривают на пониженных тонах, словно по-прежнему боятся, что их подслушают. Их одежда была чистой, но поношенной, лица избороздили морщины от долгих лет тяжелого труда и отсутствия улыбок.
Несколько мальчишек даже взяли украдкой куски ветчины с тарелки и спрятали в карманы, словно привыкли быть голодными.
Нужно время, чтобы улеглись страхи и мужчины, женщины и дети этой земли исцелились и пришли в себя.
– Отец, вам все это по-прежнему кажется сном? – наконец прошептала я, когда молчание стало тягостным.