— Я доктор Френсис Реймон, но ты можешь называть меня просто Френсис.
По-видимому, в Вестонвуде все называли друг друга по имени.
— А ты можешь называть меня мисс Дрейзен.
Насколько я поняла, она не оценила мою шутку. Головная боль ослепила меня, и кто же мог знать, что происходило у меня за спиной. За дверью пациенты играли в шашки, а какой-то придурок качался в инвалидном кресле. Большинство окон были укреплены решётками с целью предотвращения побега. Легкие пластиковые стулья отлично подходили для того, чтобы ими можно было бросаться и при этом никого не ранить. По телевизору постоянно крутили красивые пейзажи, картинки цветов, бабочек. Именно так богатые детки исчезают в Вестонвуде. Ни телевизора. Ни интернета. Ни телефона.
— Хорошо, мисс…
— Я пошутила. Можно просто Фиона.
— Ты в порядке, Фиона?
Была ли я в порядке? Что это вообще за вопрос?
— У меня болит голова, и я немного раздражена, если тебя это не смущает.
— Лекарства прекращают своё действие, — у неё что, была самодовольная ухмылка? Или это её повседневная милая улыбка? — Мне нужно, чтобы ты послушала меня и запомнила то, что я скажу, а для этого необходима твоя ясная голова. Хорошо? — спросила она.
— Ладно.
— Ты здесь для того, чтобы мы могли решить, готова ли ты к допросу по делу о покушении на убийство, а также была ли ты в себе, когда совершала нападение.
Хоть я и контролировала свой немой крик и плач, Френсис протянула мне салфетку. Я вытерла глаза.
— Возможно, — сказала я.
— Возможно. У тебя есть адвокат, с которым ты можешь обсудить все вопросы в дальнейшем.
— Знаю.
Она положила передо мной листок бумаги. Там был напечатан список с небольшими квадратиками слева от каждого пункта, и она поставила галочку в каждом из них, пока мы разговаривали.
— Мы не разрешили тебе использовать телефон или факс, за исключением разговоров с адвокатом. Даже семейные звонки будут проходить через нас. Здесь есть некоторые правила, и они придуманы специально для тебя. Комфорт каждого пациента здесь очень важен. Тебе выдадут всё что нужно: от медикаментов до еды. Тебе также нельзя употреблять что-то своё. Это ради того, чтобы препараты не взаимодействовали. Ты понимаешь?
— Да.
Ещё в одном из квадратиков появилась галочка. Я сжала ноги вместе и зажала ладони между колен. Во мне пульсировало напряжение. Я хотела оказаться в общей комнате, болтать и играть в нарды.
— Два раза в день у тебя будут сеансы с доктором Чепмэном. Он согласился взять это дело, даже несмотря на твоё нападение на него сегодня утром, — я кивнула. Мне не понравилось то, что я сделала. Ни нападение на Дикона, ни на доктора Чепмэна. Это была не я. — Второй раз мы этого так не оставим. Нам бы не хотелось использовать изолятор, но придётся, если нам покажется, что ты представляешь опасность для себя и других. Ты обязательно должна пройти курс лечения, но мы можем отправить тебя в государственную лечебницу.
Я впервые посмотрела в её глаза. Цвет был непонятен. Что-то между светло-коричневым, синим и зелёным. Она ответила мне тем же взглядом.
— Это то, что вы сказали моему отцу? — я подумывала сказать ей, что отправилась бы туда, куда сказал бы мой отец, но, если он решил, что мне нужно остаться в Вестонвуде, я так и сделаю. Слово папы — закон. Точка.
Она сменила тему:
— В твоей комнате есть выключатель. Свет погаснет после отбоя в десять часов. Большинство пациентов ложится спать раньше.
Галочка.
— Лекарства будут выдаваться по графику. Ты должна принимать сразу же.
Галочка.
— Мне нужен Адвил (прим. пер.: таблетки, анестетики) или что-то подобное, — на самом деле мне нужен был Викодин (прим. пер.: опиоид, сильнодействующее обезболивающее), но я знала, что если попрошу его, то на мне поставят крест. Я хотела выбраться отсюда, а не сидеть на допросе в полиции.
— После того, как мы закончим, я дам тебе что-нибудь от головной боли, — она царапнула ручкой, ставя очередную галочку в своём списке. — Ты не должна нападать на пациентов или персонал.
Галочка.
— Дверь твоей палаты всегда должна оставаться открытой в течение дня, если только твой врач или сотрудники не просят закрыть её.
Галочка.
— Ты должна вовремя появляться на сеансах. Мы считаем пунктуальность признаком содействия в процессе твоего лечения здесь. Два опоздания означают, что ты не хочешь сотрудничать.
Галочка.
— Твоё шоу в ванной сегодня утром не должно повториться.
— Какое шоу?
— Отвечу конкретно для тебя. Мастурбировать не позволяется.
Я прыснула со смеху:
— Ты ёбнулась?
— В следующий раз, когда мы услышим тебя через дверь, то не останемся в стороне. Ты — в частном учреждении. Так как у нас есть сертификация, мы можем применить индивидуальные меры к каждому из пациентов в Вестонвуде. В твоём случае секс — категорически под запретом.
— Леди, я могу заставить себя кончить всего лишь дыша нужным образом! Стыдливость не моё второе имя. Вы не можете ограничить то, что я делаю в своём личном пространстве, — могу кончить прямо перед вами. Так что это правило — неудачная шутка.
— Я уверяю тебя, это не шутка, — она отодвинула свой стул. — Для тебя разрабатывается диета. Марк отведёт тебя в столовую.
Марк был санитаром и одним из тех парней, у которых за пределами работы всегда были проблемы. На нём была та же бледно-голубая форма, что и на остальных санитарах, но его козлиная бородка была под стать его волосам, выбритым над ушами. Чёлка спадала на лоб, но я знала, что по выходным она торчит как у панка. Я старалась не пялиться на него, но ничего не могла с собой поделать. Он носил пирсинг без камня в носу. Марк посмотрел на меня, и я отвернулась.
Я стояла со своим подносом в центре столовой и пыталась решить, куда мне сесть, потому что все места выглядели одинаковыми. Комната была отделана в современном серо-белом стиле, как и все остальное. На окнах висели простые рождественские снежинки. Линолеум блестел, на поверхности мебели краска была затёрта до тёмных пятен. И хоть стулья и были скандинавскими, помещение всё равно выглядело и пахло как психиатрическое отделение.
Три человека обедали во дворике под навесом. За ними виднелась стена из дождя. Они смеялись и курили сигареты, словно были в Уилшир Кантри Клаб (прим. пер.: дорогостоящий гольф-клуб Лос-Анжелеса), а не в Вестонвуде. Парни были примерно моего возраста, с гладкой кожей и стройными телами. Одна девушка, сидевшая среди них, увидела меня и помахала в моём направлении. Я остановилась в дверях.
— Фиона Дрейзен, — сказала она. — Слышала, что ты здесь.
Все трое посмотрели на меня. Я махнула в ответ. Их лица показались мне знакомыми. Заговорившая со мной девушка сидела с босыми ногами, свернувшись калачиком на стуле, и держала дымящуюся сигарету между пальцами, покоившимися на её коленях.
— Эй, — сильно сутулившийся парень с густыми вьющимися волосами протянул мне руку. — Приятно увидеть тебя снова.
Я не знала его. Я трахалась с ним? Помнила ли его? Я даже свои последние два дня вспомнить не могла.
— Привет, — кивнула я остальным.
Рубашка девушки приоткрылась, когда она села, и стал заметен изгиб её груди. Я вспомнила её. Это были выходные с её матерью. Мы провели два дня на солнце. Я с трудом вспомнила лица всех троих на той вечеринке. Карен. Карен Хиннли. Её мать была продюсером.
— Оджай, — сказала я (прим. пер.: город в штате Калифорния). — Чёрт, чувак. Это были ещё те выходные.
— Это было ... — она закатила глаза, задумавшись, но не найдя слов.
— Шикарно, — закончила я за неё.
— Чёрт, — сказал парень с вьющимися волосами, — нам стоит повторить.
— Да, — Карен кивнула парню со светлыми волосами, которому на вид едва ли исполнилось пятнадцать. — В этот раз ты тоже должен пойти.
Согласились все, кроме меня. Я не выдержу ни минуты больше. Не знаю, почему.
— Здесь приятно и тихо, — добавила я.