— Я слышала, что вы — скотина, — выдала я.
— Пока будешь помогать нам с лечением, ты не можешь сказать обо мне ничего плохого. Если ты закроешься от меня или не будешь участвовать в полной мере, я сделаю соответствующую запись.
— Это по-скотски.
Он улыбнулся, и его лицо изменилось. Так или иначе, эти два слова либо порадовали его, либо он их ожидал. Я не знала, как реагировать на его улыбку, поэтому опять поёрзала на стуле, подавив свою собственную усмешку.
— Встреться с миром за пределами своего мыльного пузыря, Фиона. То, что ты называешь «по-скотски», другие называют реальностью.
— Откуда вы, доктор?
— Эллиот.
— Эллиот. Из города Жёстких Любовников? Посёлка Плохишей? Или родились в миле от городка Недоделанных Придурков?
— Менло-Парк (прим. пер.: город в штате Калифорния, примерно в 538 км от Лос-Анжелеса).
— О, мило. Пунктик по части технологий? — спросила я.
— Мой отец на самом деле знает, как разобраться с микрочипом. Это увлекательно, но и в то же время до умопомрачения скучно. Я сбежал оттуда так быстро, как только мог.
— В Лос-Анджелес.
Представила его на поезде ночью. Побег из мира, где люди нашли практическое применение калькулятору. Он потерпел неудачу как писатель, актёр, музыкант и заявил о себе как о терапевте, нашедшем свой скрытый талант, но всё равно всегда тосковал по ночам, проводя свои вечера с единственной творческой задачей, которая наполнила его сердце.
— Пасадена, — сказал он.
— А что в Пасадене?
— Я ходил там в школу. Но давай вернёмся к тебе.
Он уклонился от разговора. Это было написано на его лице, когда он упомянул город, в котором ходил в школу. Он собирался солгать мне? Докторам это разрешено? Я не знала, повредил ли разговор о нём на этом сеансе моим шансам выйти отсюда, но хотела, чтобы он понял, что я могла вести разговор, будучи в здравом уме и полноценно функционируя.
— Хорошо. Вернёмся ко мне, — ответила я. — Я бывала в Пасадене. Была помешана на катании на коньках, даже посетила шесть уроков в Калифорнийском институте искусств. Мы встречались там?
— Нет.
— Может, в Пеппердайне? (прим. пер.: частный университет имени Пеппердайна).
— Нет.
— Колледж «4.2»? — в притворном ужасе я назвала название секретной школы по выращиванию марихуаны, где можно было узнать, как легально заниматься разведением травки. Эллиот сделал глубокий вдох и ответил так, словно только что подал в отставку:
— Фуллер.
— Фуллер? Это семинария.
— Для тебя это проблема?
— Разве мой отец назначил вас лично? — Эллиот снова засмеялся, потерев подлокотник своего стула.
— Нет. По крайней мере, я так не думаю. Но уверен, если твоя семья не придерживается христианства, то католицизм точно у вас в крови. Я понятия не имею, какой морали придерживаешься именно ты.
— Во мне и то, и другое, — я осознавала, что он знал, в какие дни католики отмечают Рождество и Пасху.
— Почему?
— Очень приятно отмечать какой-то праздник два раза в год. Попрыгать через обручи (прим. пер.: на Пасху в Америке одним из развлечений считается прыгание в обручах со склона горы. Такое развлечение стоит в одном ряду с поисками крашенных пасхальных яиц и шоколадных кроликов в парках США). Ну, знаете, показаться тут и там. Так у вас есть сан? Или вы просто придерживаетесь обета безбрачия?
— Во-первых, я сторонник англиканской епископальной церкви, так что обет безбрачия ко мне не относится. Я не принял сан.
— Почему нет?
— Мы всё время будем говорить обо мне, не так ли? — спросил он.
— Если вы расскажете мне, почему не приняли сан, я поделюсь информацией об одной порочной вещи, которую сделала.
Я тут же почувствовала бремя своей ошибки.
Он слишком серьёзно воспринял мои слова.
— Я знаю, что это то, к чему ты привыкла, что тебя так оценивают, но здесь это не пройдёт.
— Извините, — ответила я. — Я сказала это, не подумав.
— Это не запрещено. Перед администрацией стоял вопрос, стоит ли или не стоит назначить твоим лечащим врачом мужчину, но из того, что мы смогли понять, это не имело значения.
— И таким образом в одном флаконе я получила врача, скотину и священника без сана, знающего, что я бисексуальна.
— По крайней мере, у твоего врача есть учёная степень магистра теологии и доктора психологии, а ещё он три года проработал помощником священника в больнице в Комптоне. После этого решил отправиться туда, где сможет принести как можно больше пользы, а не туда, где больше власти.
— Ммм. Комптон. Вы, наверное, насмотрелись на всякое дерьмо.
— Ещё какое дерьмо.
— Тогда почему вы стали лечить детей богатых родителей?
— Я могу приносить пользу и здесь, и там, — ответив, он и глазом не повёл. Ни капли. Это достойно уважения.
— Я тоже хочу, чтобы ваша работа принесла мне пользу, — сказала я, внезапно почувствовав себя менее уязвимой. — Я хочу домой.
— На Манди Стрит?
Вопрос с подвохом? Может быть. Дикон жил в этом частном секторе. Второй дом справа от дороги. В первом доме жили его ученики по искусству шибари. Дом слева был предназначен для вечеринок. Там рождалось искусство. Именно там я отдавалась любому, кому мой Хозяин позволял мне отдаваться, и в течение нескольких дней я могла утолять свою жажду.
— Полагаю, я останусь со своими родителями на несколько недель, а затем приму решение. Конечно, если прокурор не решит за меня.
— Ты попытаешься увидеться с Диконом?
— А что?
— Это может быть опасно.
— Опасно?
— Я не знаю, безопасно ли это для тебя.
Сколько уже длился этот сеанс? Потому что мне потребуется именно столько времени, чтобы описать, насколько, мать его, сильно он совал нос не в свои дела. Несмотря на необходимость получить секс за пределами Вестонвуда и желание казаться нормальной и стабильной, я ценой своей жизни не допущу, чтобы Эллиот Чепмэн неправильно истолковал действия моего любовника.
— Вас я боюсь больше, чем Дикона, — ответила я. — Боюсь даже больше, чем этого стула. Небо упадёт прежде, чем он причинит мне больше боли, чем я смогу выдержать. Он единственный человек — единственный человек в мире — с которым я чувствовала себя безопасно. Да, я не застрахована от какого-либо подкроватного монстра, землетрясения или случайного дерьма, которое то и дело происходит вокруг. У меня было место, куда я могла прийти. Мне было чем заняться. Были правила. Он держал всё под контролем, и единственный раз всё пошло коту под хвост, так как я ослушалась его, потому что мне всего лишь хотелось слететь с катушек. И прежде чем вы спросили: он чертовски хорошо меня привязывал. Он засовывал мне кляп в рот и бил меня. Сто раз заставлял меня плакать, но он же вытирал мои слезы, и я благодарила его за то, что он ломал меня. Я! Его! Благодарила!
Я ожидала того, что моё выступление вызовет у него отвращение, и это даст ему причину осуждать меня, называть больной и вышедшей из-под контроля. Но вместо этого он ждал продолжения без единой эмоции на лице.
— Ты хочешь вспомнить, что случилось? — наконец спросил Эллиот.
— Да.
— Но ты, возможно, ещё не готова вспомнить.
— Я чувствую хаос в своей голове. В памяти на месте тёмных пятен должны быть воспоминания. Словно кто-то пришёл и стёр их. Не знаю, наркотики это или «Либриум» (прим. пер.: один из видов транквилизатора), которым вы меня пичкали. Но не могу сложить всё воедино. Словно подо мной лошадь, и я сижу в седле, но вместо того, чтобы нестись по ипподрому, она брыкается подо мной и разбивает всё на своём пути… Это имеет хоть какой-то смысл?
Доктор откинулся на спинку стула, закинув щиколотку на колено и положив локти на подлокотники кресла. Он провёл по губам средним пальцем.
— Тебя когда-нибудь подвергали гипнозу?
— Это шутка?
— В лучшем случае ты сможешь вспомнить достаточно, чтобы освободить свою боль. В худшем случае ты воссоздашь ложное воспоминание, которое будет включать в себя единорога или Джима Моррисона с его шевелюрой.
Я рассмеялась. Ничего не смогла с этим поделать. Это было самой смешной вещью из того, над чем можно было рассмеяться.