Обернувшись, вижу кучку девушек, подпирающих барную стойку. На вид им от восемнадцати до двадцати, и все, как на подбор, хорошенькие. Как раз тот самый случай, когда в душе должна скрестись черная зависть.
У меня вырывается смех.
Машка тоже смеется, забираясь на барный стул и кладя на стойку сумочку. Свою я зажимаю подмышкой, усаживаясь рядом.
За нашей спиной танцпол, и от музыки закладывает уши.
– Можно нам что-нибудь покрепче! – кричит Машка бармену, подавшись вперед.
На подруге короткие, блестящие, зеленые шорты и обтягивающая кофта с одним рукавом. Даже если навести на нее прожектор, мало кто поймет, что ее кожа не вырабатывает коллаген уже почти пять лет.
Возникший рядом с ней молодой парень осматривает ее с головы до ног, а потом переводит сверкающие интересом глаза на меня.
Боже, сколько ему?
Отворачиваюсь, чувствуя, что он продолжает пялиться. Понимаю, что мне нужно выпить.
Обстановка тут совершенно неформальная, и хотя у моего платья вырез почти на полспины, я чувствую себя так, будто собралась на свадьбу или в ресторан, но чего-то более неформального “на выход” в моем гардеробе нет. В двадцать три я стала женой городского чиновника. Это очень дисциплинирует.
Отпечаток нашего разговора пульсацией отдается в виске.
Чтобы избавиться от нее, беру в руку слоеный шот, на поверхности которого голубое пламя.
– Что это такое? – спрашиваю хрипло.
– Да все равно! – отрезает Маша. – Нам еще два таких, – показывает бармену два пальца с острыми красными ногтями.
Отлично.
– За встречу, – объявляю, и мы опрокидываем сразу по два шота.
В моем случае эффект почти мгновенный.
После третьего шота танцпол за спиной кажется в сто раз гостеприимнее, и мозги перестают реагировать на музыку вокруг, как на бессвязный грохот.
Мы делаем селфи. С шотами, без шотов, со вспышками и без. Она делает прямую трансляцию для своих соцсетей, и я не возражаю. Моя публичность стремится к нулю. Вряд ли кто-то узнает меня, запивающую шоты коктейлями, а если и узнает, пошло оно все к черту.
Машка рассказывает о том, как чуть не попала под депортацию из Германии в тот год, когда у нее закончилась студенческая виза, и ей пришлось срочно искать себе мужа, потому что назад она решила не возвращаться. Потом был второй муж, и оба, по ее словам, были “ничего”.
Несмотря на легкость тона, все это не история Золушки. Несмотря на всю ее беспечность, все эти рассказы звучат слишком поверхностно, будто в детали вдаваться она не хочет.
– Ты с ними не общаешься? – спрашиваю, собирая со спины волосы и перебрасывая их на плечо, потому что мне становится жарко.
– Бог с тобой! – смеется Маша.
– А третий? – спрашиваю ее.
– Третий?.. – осушив еще один шот, она смотрит на стойку перед собой, а потом отодвигает в сторону волосы и показывает длинный шрам, который пересекает ее голову вдоль линии волос за ухом.
– Ого… – бормочу.
Посмотрев на меня, она улыбается и говорит:
– Я кошка… у меня восемь жизней.
Ее подбородок вздрагивает, и я кладу руку на ее плечи.
– Маш… – шепчу растроганно. – Что случилось?
Тряхнув головой, она опрокидывает еще один шот, и я делаю то же самое, хоть мне и предыдущих было выше крыши.
– Я хотела подработать в клубе, танцовщицей. Денег было в обрез, нашла объявление в интернете. Продавались новенькие стрипы. Ну, знаешь… такие туфли…
– Я не такая древность.
Машка хихикает.
– Поехала по адресу, чтобы их забрать. Продавец – красавчик. Бицепсы, кубики… хоккеист, на пару лет меня моложе. Подающий надежды молодой лев. Оказалось, стрипы от его бывшей девушки остались. В общем, он на меня запал. Я на него тоже. Отсосала ему, как положено…
Давлюсь новым коктейлем.
Она снова хихикает, и в ее глазах озорство, которое через секунду сменяется потерянностью.
– Поженились через неделю. Его взяли в сборную из какого-то затрапезного клуба. Муж – хоккеист сборной, вау… – продолжает она. – Их там пичкали всякими пищевыми добавками, и еще черт знает чем. Тестостерон зашкаливал. Он еще и психованный оказался. Ответственность давила, боялся сломаться. Я не знала, чем ему помочь, у нас менталитеты разные. А потом он меня начал шпынять. То я шлюха, то проститутка, хотя я… пыталась забеременеть, ужины ему готовила. Ну а потом он совсем с катушек слетел. Ревновал ко всем, начал бить…
– Ма-ша…
– Два раза изнасиловал…
– Господи… – к глазам подкатывают слезы.
Глажу ее по волосам, не пытаясь останавливать. Я вдруг понимаю, что ей нужно высказаться.
– В последний раз избил так, что пришлось вправлять челюсть. И нос тоже. В больнице пролежала два месяца, а когда вышла, подала в суд. Ко мне сразу пришли адвокаты с мировой, предложили компенсацию. Огромную. Очень боялись огласки.