По тактической связи то и дело вспыхивают отрывистые переговоры. Разведчики докладывают диспозицию:
— Два отряда у северо-западных ворот. Штурмовая группа: десять бойцов: Квазары и парочка Войдов.
— Понял тебя, Базальт. Не спускай с них глаз, — приказывает Шерхан.
— Четверо у юго-восточной башни. Тяжёлое вооружение.
— Вижу. Не светись там, Кобальт.
Гидеон сглатывает ком в горле. Сейчас все они — затаившиеся хищники. Им нельзя обнаружить себя раньше времени. Иначе план Егеря провалится.
Ну же, подойдите поближе.
Мысленно Пиромант подгоняет врагов, чувствуя, как внутри разгорается знакомый огонь. Совсем как в тот раз, когда его дар пробудился в первый раз.
Кажется, целая вечность проходит в этом напряжённом ожидании. Хотя на самом деле — не больше пары минут.
А потом ночную тишину взрывает грохот выстрелов. Крики. Взрывы. Началось.
Бойцы Самума атакуют стремительно и яростно. Они накрывают огнём дозорных на стенах и принимаются крушить укрепления переносными ракетными установками.
Защитники Кроуфорда, как и было условлено, поднимают панику. Они мечутся по стенам, вопят о помощи, бросают свои посты, изображая замешательство и страх.
Намеренно ослабленный защитный барьер вокруг форпоста вспыхивает, принимая в себя залпы дюжины ракет, и лопается, как мыльный пузырь. С грохотом сминаемой стали падают две тяжёлые створки.
— Ворота пробиты! — надрывается кто-то во весь голос, изображая смятение. — У нас раненые! Противник почти прорвался!
Словно в подтверждение его слов, со стороны северной стены раздаётся оглушительный взрыв. Один из защитников, выполняя приказ, только что подорвал взрывчатку в заранее ослабленной части стены.
Самум, воодушевлённый кажущейся лёгкой победой, усиливает напор. Их бойцы концентрируют огонь на самых слабых участках обороны, явно намереваясь прорвать периметр.
— Давайте, красавцы, давайте, — шепчет себе под нос Гидеон, не отрывая взгляда от разворачивающегося спектакля. — Кот из дома — мыши в пляс, да? Раз Егеря нет, так можно безнаказанно лезть на нашу землю? Ну-ну.
Постепенно атакующие смелеют. Они смыкают кольцо окружения, а обороняющиеся тают на глазах, отступая и оставляя бреши в обороне.
Гидеон сжимает кулаки, чувствуя, как внутри всё переворачивается от напряжения. Ему физически больно смотреть, как враги разрушают укрепления и прорываются в город. Хочется вскинуть руки и испепелить ублюдков, не дать им ступить на собственную землю.
Но пока нельзя. Надо ждать. Терпеть.
— Шакалы вошли в дом, — внезапно раздаётся в наушнике ровный голос Шерхана.
Мэтт рефлекторно вздрагивает, услышав условный сигнал. Самум втянулся в город, оставив свои защищённые позиции. Ловушка почти захлопнулась.
— Ну же. Ну же!, — хрипло бормочет амиш, обводя горящим взглядом крыши, на которых затаились бойцы.
А враги, упоённые лёгкой победой, уже врываются на улицы Кроуфорда. Думают, что сейчас играючи вырежут всех до прихода подкрепления. Перережут глотки защитникам, захватят в рабство женщин, сровняют город с землёй.
Местные бойцы отступают всё дальше и дальше, заманивая противника в самое сердце города. Всё идёт точно по плану.
Гидеон опускает забрало своего шлема, чувствуя, как трясутся от напряжения руки. Внутри всё звенит от сдерживаемой ярости. Мэтт знает, что на той стороне люди, попавшие под влияние Амиры, которые не контролируют себя, но ничего не может с собой сделать.
Давайте, твари, ещё немного!..
И будто в ответ на его мольбы, в наушнике раздаётся спокойный голос Мустафы:
— Спускаем собак.
Алокеш медленно идёт по узкой улочке, заваленной обломками и мусором. Его глаза, сияющие мягким золотистым светом, внимательно сканируют каждую тень, каждый тёмный провал в руинах домов. В руках он сжимает длинный посох, венчающийся сложным переплетением металлических колец, искрящихся энергией. Дорогая игрушка, купленная в Магазине, сделана из арканиума, и значительно усиливает мощь его фотокинеза.
Вокруг царит гнетущая тишина, нарушаемая лишь шорохом гравия под ногами и далёким стенанием ветра в разрушенных провалах окон. Бомбей — город, некогда бывший средоточием жизни и красок, теперь лежит в руинах, погребённый под слоем пепла и скорби.
Сердце Арджуна сжимается от боли и гнева каждый раз, когда он топчет знакомые с детства улицы, превращённые в груды искорёженного металла и бетона. Воспоминания прошлой жизни, такой далёкой и призрачной, всплывают в памяти, заставляя стиснуть зубы.