За Галкина проголосовал взметнувшимся вверх кубовым ковшом экскаватор на колесном ходу. Машинист прибыл вовремя. Спрыгнул на землю, приглушив мотор, прошелся, разминая ноги, вокруг машины, оглядывая рабочие узлы. Они сочились жирной смазкой и были готовы в бой, зубья ковша отточенно сверкали. Экскаватор прибыл в помощь комсомольцам. Один из десяти обещанных.
— Копай! — махал машинисту двумя руками Леша-комсорг. — Время не ждет!
— Пжалста! — пожал плечами тот. — А куда грузить, машины где? а?
Он явно веселился: экскаватор без машин все разно что петух без несушек.
— Будут машины! — обещал Леша, оглядывая из-под ладони горизонт.
— Тогда и начнем, — машинист достал пачку сигарет и присел на камень, он привык к превратностям строительной жизни. «Ребятня, — думал без обиды, — зелень!» В том, что он едет в помощь ребятне, машинист понял еще в пятницу. Только новичок в земстрое мог требовать сразу десять экскаваторов. Заказали бы два и получили два. А десять — сказка! Экскаваторы трудятся в разных концах города, попробуй, собери в кулак. Лично он готов хоть на край света, потому как на субботнике его дочь, контролер из кузницы Наденька Потеряева, перед ней надо держать марку, не осрамиться. Машинист вглядывался в молодые лица на гребне, отвала и пытался разглядеть дочь…
— Где Надя? Должны знать! С кудряшками…
Побежали звать и не нашли никого с кудряшками.
— Дома кудряшки!
— Враки! — не поверил машинист. — Вместе собрались и вышли поутру! Как же так получилось… Обманула отца?
Машинист полез в кабину. Стыдно перед людьми. Леша молчал. Ему тоже было интересно, куда подевалась контролер Потеряева, комсомольский активист и член бюро, если она вышла из дома под видом субботника? Занятый интересной беседой насчет дочери, машинист не сразу заметил, что бежать в город поздно, он взят в кольцо десятком порожних самосвалов.
— Грузи! — требовали шофера, не желая ничего слушать, нетерпеливо газуя и посигналивая. — Полдня потеряли! Куда возить, начальник, маршрут давай! — спрашивали у Галкина. Рутина и проволочки им надоели в гараже. Отвал смердил под солнцем и курился пылью, и совесть у шоферов взыграла с новой силой. Не таким они хотели бы видеть дело рук своих.
— Сроем к едреной матери! — орал старый Завгороднев, то было его законное желание, неразделенное пугливым механиком, привыкшим не высовываться и ждать указаний. Он и теперь искал на отвале корреспондента, чтобы заручиться, если что, и не отвечать. Механик ходил за Лешей-комсоргом следом, почувствовав руководство, и толковал о лимите на топливо, пережоге, нормо-часах и самоуправстве Галкина. Леша обещал разобраться. Механик выклянчил у него сувенир жене и сезонный абонемент на хоккей. Больше у Леши ничего не осталось, и без резерва он чувствовал себя неуверенно.
Корреспондент не отходил от Галкина, формальный лидер Леша-комсорг его теперь не устраивал. Галкина люди слушались больше и охотней, вокруг него дело вершилось как-то смелей и решительней. «Можно не гадать теперь, — с досадой думал Леша-комсорг, — чья фотография появится в газете!»
— Везите шлак и мусор в карьер за город! — кричал сквозь грохот дизелей Галкин. — После землей засыпем, дерн положим, выпас будет для коровок…
Примерно так ему сказали специалисты в штабе, и Галкин свято верил в их познания в сельской агрономии. Шофера посмеивались, глядя на него, но повиновались с готовностью. Грузились, уезжали и возвращались без лишних перекуров и левых рейсов.
— Будет дождик, будет гром, Галкин, нам не нужен агроном! — смеялись они. — Даешь молоко и мясо!
И в самом деле была у них уверенность, что работают они не зря и ни один горожанин не попрекнет… Они очищали город, его легкие, воздух, душу.
Корреспондент наблюдал, что-то помечая в блокноте. Паренек без осанки и руководящего голоса помаленьку брал в свои руки людей и технику и выглядел свежей других. Напротив, Леша был утомлен и сердился на что-то, не было у него прежнего интереса и страсти к исходу работы на отвале…
Солнце, утомившись, легло на горизонт отдышаться, и в помощь светилу заалели десятки автомобильных фар, работа не прекращалась. Комсомольцы трудились, желая удивить город. Экскаватор вертелся волчком, пробивая брешь в брюхе отвала, прокладывая путь к лесу, в поле, к первой землянике и маслятам. Они будто были скрыты в чреве отвала, томились и ждали своего часа, и теперь готовы были вернуться к людям в благодарность за труд и терпение…
Приказы Галкина уже не вызывали улыбок, к ним привыкли, то были приказы бывалого работяги, а не новичка. Моральное право управлять на отвале было явно за ним…
— Одержимый! — говорил машинист экскаватора.
— Держись, Галка! — подбадривали шофера. — Куда мы без тебя?! Одна надежда…
Заменить Галкина было некем, Леша и штаб, кажется, не догадывались, что задумал Галкин сотворить с отвалом за один субботний день. Заводской диспетчер, глядя на вечерние сполохи огней в стороне отвала и не понимая, что там происходит в такое время, на всякий случай подстраховался, направив к свалке маневровый локомотив с порожними вагонами под металл, и попал в самую точку, сам того не подозревая. Ура! — порожним вагонам комсомольцы обрадовались, а грузчиков, прибывших с ними, стали качать… Началась бешеная погрузка. Бригада грузчиков показала чудеса. Машинист, высунувшись из кабины тепловоза, только удивлялся. Вагоны были загружены в три раза быстрей нормы, установленной для подвижного состава МПС. Тепловоз дал гудок и укатил.
— Отец работает, а дочка гуляет? — ворчал машинист экскаватора, уже не надеясь найти ее здесь. — Как это у них называется: работа дураков любит? Слышь, Галкин?!
— Ага, — отозвался Галкин, он лазил по отвалу на четвереньках, ощупывая землю и отмечая оставшийся металлолом. — Умный в гору не идет…
Отцовских чувств он не ведал, и машинист его спросил за неимением другого, постарше. Но Галкин не прочь был поговорить о Наденькином поведении с ее отцом.
— С хахалем-то лучше, чем тут пыль глотать!
— Что? Повтори! — машинист бросил рычаги управления и полез к Галкину, уточнить.
Наденька была на выданье, в той поре, когда решалась судьба, и от неверного шага плохо стало бы не только ей самой, но и ее родителям. Машинист жизнь прожил и наперед знал, чего стоит девичье легкомыслие.
— Я пошутил! — сказал Галкин.
Ему не хотелось, чтобы простаивал экскаватор из-за сердечных дел.
— Хитришь, парень! — недовольно бурчал машинист, устраиваясь за рычагами. Видимо, дочку он держал строго. — Ты, небось, тоже глаз положил? Интересуешься? Гляди…
— На кой она мне? — махнул рукой Галкин. Похоже, что Наденька характером в отца. Пойми этих Потеряевых. — Получше найду! Только свистни. Сбегутся…
— Ну и дурак! — машинист поднял ковш и ударил в отвал, осердясь. — Наденька у меня вовсе не такая…
— Хо-хо! — прокричал Галкин с отвала. — Плохо вы знаете, дядя!
Машинист не отвечал, перестав обращать внимание на Галкина. Были Потеряевы, видно, вспыльчивы, но отходчивы и пустозвонить о серьезном не любили. Через полчаса, выбрав свободную минуту, машинист позвал Галкина к себе в кабину:
— Иди сюда! Потолкуем… Негоже кричать. В помощники хочешь? Выучу… Все отвалы сковырнешь! Ковшом сподручней! Гляди-ко: слабинку выбрал, ковшик по уши забурился, теперь подняли, понесли, — рассуждал машинист, разворачивая кабину в сторону подъехавшего самосвала, — парень ты, вижу, самостоятельный, не свистулька, хошь и наговариваешь на себя. Я-то тоже не балованный…
— Не могу, — сказал Галкин. В кабине было тепло и угарно, земля плыла и качалась внизу, хотелось спать. — Я слово дал. Пока один человек в больнице, я должен вместо него в кузнице…
Машинист вздохнул, сожалея. В Галкине он не ошибся и отговаривать не хотел. Чужое слово он уважал, как свое собственное.
— Ну будь по-твоему, коли слову верен!
Выходило, что слово не держит его родная дочь. Не ожидал машинист от Наденьки такого…