— Где ждать-то? — он нацелился взглядом на стул рядом с девицей.
— Здесь сейф, не видите?! — девица, как видно, имела подотчет в ценных бумагах или купюрах, в отличие от Махини, и никому не доверяла через это. «Бумажная душа!» — сердился Махиня, вышагивая по коридору и прислушиваясь к собственным шагам, больше слушать было нечего. За голову снабжения ухватить не удалось, можно было попробовать… Отделы один другого заманчивей: «бумпродукции», «красок и эмалей», «строительных и отделочных материалов», «метизов», «санфаянса», «цемента»… Махиня заглянул в «санфаянс», скрипнул дверью: вместо раковин, ванн и голубых унитазов увидел плотно сдвинутые столы, шкафы, набитые бумагами. Бумаги были на столах, в них просто тонули три товароведа. На Махиню они не взглянули, выводя цифирь. В «цементе» было то же самое: подшивали наряд-заказы, копии накладных, сверялись с журналом сводного баланса, чтоб не обмишуриться. «На слово не поверят!» — Махиня нехотя спускался вниз. Показываться на глаза шоферу было стыдно. «Что им до сепарации?» Праздник на душе у Махини тускнел, и хотя он верил, что времена переменились и цех сепарации встал костью в горле у заводского начальства, благодаря заботам Галкина, база к заводу не относилась, тут было свое начальство, которому и без сепарации хорошо. Тут даже не знают, за что воюют Галкин с Пал Палычем, а должны бы знать, промежду прочим!
И все же он не решился. «Не поймут, чертяки, выставят за дверь! Для них бумажка — все! А свежий воздух — дело последнее».
Махиня вышел покурить во двор. В холодке сидели толкачи, хвастали высокими полномочиями:
— У меня резолюция замминистра! Выдать и отпустить… Для моторного цеха!
— Без арматуры и светильников велено не возвращаться! Драмтеатр пускаем…
— Братцы, метлахскую плитку и линолеум не видели? Горю…
Наметанным взглядом Махиня отметил мешки с портландцементом, кровельные листы, профнастил, связки гладкой шпунтовки… На путях стояли вагоны, штук двадцать, под пломбой. Богданова была невестой зажиточной, не зря женихи набежали. В вагонах, небось, все, что нужно: линолеум, светильники, плитка, электронная память… Шофер в машине стягивал сапоги, устраиваясь на ночевку. Ему легче прожить.
Грузчики собрались компанией в сторонке и что-то обсуждали, поглядывая на ворота. «Сейчас в магазин наладят, — понял Махиня, — за горючкой…»
Неувязка вышла с локомотивом, узнал от толкачей Махиня, дизель чихнет как будто, провернется, а на рабочие обороты не выходит. Что-то оборвалось внутри или заклинило, захлебывается соляркой… Вагоны надо к эстакадам подогнать, для выгрузки, да нечем. Руками их не возьмешь. Богданова укатила в спешном порядке на станцию. У них там летучка с дежурными мотористами, должны помочь. Хотя, конечно, ведомство другое, не обязаны. Ну, да Богданова откупится, эвон сколько у ней товара!
Грузчики были кряжисты и сильны. Лихо катали по эстакаде вдоль склада трехтонный автопогрузчик, пробуя завести его мотор с хода. По очереди вращали заводную ручку. Таких мокрых людей Махиня отродясь не видел. Вот где силушка даром пропадает. От разгоряченных тел валил натуральный пар. Ребятки даром хлеб не ели.
— Искра есть? — зычно командовал бригадир.
— Сверкает! — кричал водитель, сунув голову под капот и дрыгая ногами.
— Бензин подкачай!
— За-ажигай!
Выхлопная труба, стрельнув дымом, замолкала. Вертели по очереди рукоятку, остервенясь.
— Шабаш! — бригадир скинул рукавицы. Автопогрузчик, как и тепловоз, отслужил свое и подлежал списанию еще пять лет назад.
И Махиня понял, что у грузчиков есть повод и причина, чтобы «загудеть». Во-первых, тепловоз, во-вторых, погрузчик… А как же сепарация?
— Эй, парень, чего ждешь? — скучая, спросил бригадир грузчиков Махиню. — Бутылку поставишь, отоварим! А нет, так просидишь до ночи, пока не выметут…
Из полномочных толкачей он выделил почему-то Махиню, у которого не было бумаги с резолюцией замминистра, драмтеатра за душой или моторного цеха. Вел себя Махиня скромно и через это быстрее дозревал, то есть осознал, что дело его проиграно.
— Чем расплатишься, парень? Вермут не пьем, — как о решенном заговорил бригадир грузчиков, — не проймет. «Зверя» покрепче…
Бригада оставила погрузчик. Вместо раздражения и безнадежности проклюнулось оживление, в плане взаимной предупредительности: ты — мне, я — тебе. Толкачи с интересом слушали, но раскошеливаться не собирались. Они знали аппетиты грузчиков, а кроме того были при бумагах и резолюциях.
— Скипидар выставлю! — пообещал Махиня, испытывая настрой бригады.
— Не проймет! — будто бы сомневались грузчики.
Махиня им пришелся по душе.
— Надо попробовать, товарищи, чтобы не вышло худа! — испугался толкач с резолюцией замминистра. Он был первый в очереди на отоваривание и боялся не за здоровье грузчиков, а за их дееспособность.
— Вы что, политуру пили? — нагонял страху бригадир. — Цветочный одеколон? Лосьон с огурцами? Денатурат?
— Хо-хо! — веселилась бригада. — За милую душу!
Мужики были споенные. Испитой старичок молча хлопал глазами и делал какие-то знаки бригадиру, словно глухонемой: можно было понять, что трусить нечего, все пили, что льется, и ничего, живы.
Махиня сунул руку в карман и нащупал двадцатипятирублевку, оставшуюся с аванса. На «шкипидар» хватит, а там поглядим…
— Выписывай накладные, парень! — бригадир, словно рентген, видел Махиню насквозь, признав в нем своего в доску, в лоск. Впрочем для Махини он тоже загадкой не был, просвечивался до донышка. И лишь толкач с моторного цеха суетился и протестовал, чувствуя, что его обходят, сговорившись за спиной, на непонятном «шкипидаре»…
— Мне вне очереди! Выдать и отпустить… Я буду жаловаться!
— Если приказано — выдадим! — говорил бригадир, подмигивая. — Уважим!
По совету бригадира Махиня сделал второй заход в контору. Вел он себя намного уверенней. Заводить с девчатами в отделе стройматериалов разговор про «шкипидар» было глупо, и Махиня начал с главного, с того, что у него сегодня праздник на душе, в кои-то века на сепарацию бросили силы строителей и внимание. Даже их начальник Богданова лично позвонила, пригласив за материалами. Надо думать, догадалась она не сама, кто-то свыше указал…
— Давайте товарные сертификаты и доверенность, — пропустив все мимо ушей, сказали товароведы.
Махиня молчал. На исключительность он не претендовал, но нельзя же не верить живому человеку, если у него праздник на душе и он готов поделиться этим праздником со всеми.
— Без документов нельзя!
В практике отдела то был первый случай, чтобы со стройки пришел человек без полномочий и брал за горло.
— Не дадите, значит? — Махиня спросил так, будто прощался с жизнью. — Бумажка вам дороже человека? Бюрократы! А там люди ждут, надеются! Им надо строить цех. Не для себя, для вас-с! После спасибо скажете…
Он налил из графина воды, отпил и сморщился, сплюнул в горшок с кактусом, дескать, дрянь-вода, потому как нет очистки на заводе, промсток, а не речка… Речка должна быть светлой, как слеза.
Уходя и на этот раз с пустыми руками, Махиня ничего страшного не ощутил, лишь почувствовал в голове легкий шум от обиды на человеческую глупость и веру в бумажку, а после к нему пришло вдруг жгучее желание осчастливить грузчиков, не бросивших его в западне бюрократии. Все складывалось не так уж плохо. Он откроет заглушку…
Испитой старичок смотался в магазин и вернулся с потрясающей расторопностью. Взял вне очереди, у знакомой продавщицы.
Махиня сидел на бочке из-под олифы, покачиваясь, на правах распорядителя работ и давал указания. Первым делом вытащили из вагона электронную память для свинокомплекса и загрузили в кузов грузовика. Память была словно игрушка и все оставшееся место шофер на радостях позволил использовать Махине под стройматериалы для сепарации.
— Видал, начальник? — спросил грузчик, взвалив на плечи мешок шпатлёвки.
— Сто грамм ему! — распорядился, Махиня, одобряя.
— А такое видал? — второй грузчик, покрепче, тащил два мешка с известкой.