Стройка была тоже какая-то несегодняшняя, из будущего. Пухла как на дрожжах, все было под рукой и всякий каприз затихал сам собой, в предчувствии обеда в шикарном кафе «Уральские пельмени». Строители обычно обходились беляшами и кефиром. В заводских столовых на них поглядывали как на непрошеных гостей и попрекали куском. А тут на автобусах катают. Аппетит, конечно, хороший…
Вечером, в определенный час, заводоуправление сорвалось с мест, смешавшись в однородную толпу, и покатилось вниз по лестнице к выходу. Конец рабочего дня прозевала лишь секретарь директора, она осталась сидеть за машинкой, прислушиваясь и досадуя на громкий говор и смех убегавших от забот служащих и ИТР…
И как назло, пропустив толпу, на лестницу внизу ступил какой-то старичок с признаками сердечно-сосудистой недостаточности. В приемную он приковылял, держась за стенку, пробыл там недолго и вышел гораздо бодрей, чуть не трусцой поспешил к кабинету зама по коммерции. Можно было предположить, что старичок одержим идеей сбыта и удвоения прибыли. Но дверь была заперта, старичок поскребся, подергал ручку и вернулся в приемную с немым укором.
— Я же вам сказала: его нет! Сейчас попробую вызвать! — без видимого желания сказала секретарь. Недоверчивый старичок сам себе усложнял жизнь и не давал жить другим. Секретарь изящно и ловко раскрутила диск телефона кончиком карандаша.
— Цех сепарации? Пригласите товарища Галкина!
— Галкина? Ага, понял, счас! — торопясь пообещал кто-то. В трубке начало трещать и взрываться, будто ею заколачивали в стену гвозди.
— Вам кого, деушка? — спросил другой голос, уточняя.
— Все того же, — строго напомнила секретарь, не желая менять намерения. — Галкина! Я жду…
Забили еще гвоздь.
— Галкина тут нету! Есть Ильин! — сказали убежденно. — От него вчера жена ушла, хотите познакомиться?
— Как нет? Что вы плетете? — растерялась секретарь. Она не любила иметь дело со стройками и неустоявшимся контингентом. Хотелось доложить директору о балагане, в который превратили цех сепарации Пал Палыч с Галкиным. Но тотчас же включился Галкин. Дышал он шумно, видимо, вбежал.
— Из приемной директора, — сухо сказала секретарь. — Приезжайте немедленно. Вас ждут!
— Что случилось? — не мог взять в толк Галкин. — Кто ждет?
— Увидите! Прошу не задерживать товарища и меня, — сказала секретарь и сделала паузу.
— Хорошо, — наконец понял, чего от него ждут, Галкин. — Еду!
Но трубку первым не положил, надеясь на что-то. Держит его цех сепарации, ох держит. Почему бы? Не могла понять секретарь и хмурилась. Она любила ясность. А в голову лезла чушь, навроде неудачника Ильина, от которого вчера ушла жена. И поделом! Наверное, этот Ильин пустой человек и трепло. Лично она на работе привыкла работать.
Секретарь пересела к пишущей машинке и заложила двенадцать листов с копиркой, для приказа по заводу о конкурсе на лучшее рацпредложение по утилизации отходов. Первую премию она присудила бы себе самой: уже пятый год сдает макулатуру в обмен на книги. Сберегла целую рощу. Если бы каждый так старался на своем рабочем месте, природа не знала бы забот. Других отходов в приемной, к сожалению, не было, иначе бы она нашла им применение почище Галкина.
Галкин не заставил ждать, вбежал и уставился на старичка, не признавая. Тот тоже глядел с недоверием, достал платок и высморкался вместо приветствия.
— Бывай здоров, дед! — вежливо сказал Галкин. Старость он считал чем-то вроде личной трагедии индивидуума, как аварию на транспорте, и надеялся ее избежать.
— Я не дед, а профессор Иван Дмитриевич Масленников, доктор исторических наук, зав. кафедрой, писатель-краевед, председатель городского совета по охране памятников истории и культуры, — перечислял старичок. Выходило, что старость для него вовсе не трагедия, дай бог всякому… Пресс учености давил на Галкина, заставляя слушаться и повиноваться. Прошли в кабинет зама по коммерции, чтобы заняться вплотную проблемой утилизации отходов исторической науки. Старик начал издалека:
— Наш город, как известно, от Колчака освободила Пятая армия во главе с Тухачевским, — говорил профессор, подразумевая за Галкиным как минимум аспирантуру, — диспозиция решающего сражения такова: противник получил сильные подкрепления со стороны казачьих станиц, перешел в наступление и потеснил красных в район… — профессору недоставало карты, — Тухачевский, блестящий полководец, быстро перегруппировал силы и решительно атаковал белых в направлении… Бой происходил, как вы думаете, где?
Старик встал и огляделся.
— Где? — удивился Галкин, тоже оглядываясь.
— Здесь! — профессор постучал ногой в пол. — На месте завода!
Он, кажется, досадовал, что строительство не перенесли в другое место.
— Иду я сегодня поутру с внучкой Аленой, — старик, оставив специальную лексику, превращался на глазах в заядлого деда-грибника, — по грибы, и вижу на месте бывшей свалки…
Профессор сделал большие глаза.
— На месте свалки мы видим с внучкой — блиндаж!
Голос его дрогнул. Не каждый день такое видишь.
— Знаю, — вспомнил Галкин, оживляясь, — видел, землянка с оконцем…
— Амбразура, юноша, для стрельбы из станкового пулемета «максим», — с досадой поправил старик. — Вот, извольте…
Он положил на стол стреляную гильзу, изумрудно зацветшую от времени.
— А пулемет? — с надеждой спросил Галкин, ему хотелось поглядеть.
— Вы многого хотите, — улыбнулся профессор, — кто ж бросит пулемет?! Хотя кто знает, можно поискать в земле…
— Надо поискать! — горячился Галкин. — Там такое находили, такое… В прошлом году, рассказывали, на свалке газорезчик нашел вагон с велосипедами. Брак! Называется… В заводской смазке. Полсмены домой поехали на велосипедах. Цирк?!
История с велосипедами не понравилась профессору.
— Причем тут велосипеды?! Не понимаю. Мы говорим о серьезных вещах!
Он безнадежно вышел из велосипедного возраста.
— По следу я вышел к реке и обнаружил переправу красных полков! Верней, остатки от нее… Это надо видеть, чтобы понять… Пойдемте немедленно, пока светло!
— Можно, — сказал Галкин, вставая из-за стола. Его тревожила не надвигавшаяся ночь и вид переправы, а кучи отходов, которые грозили во второй раз захоронить места боев, столь дорогие сердцу профессора.
— Нельзя допустить, чтобы… Это кощунственно! Надо обратиться к общественности. Свалке здесь не место! — профессор словно угадал тревогу Галкина и принялся ворчать.
— Я ее насыпал, да? — оправдывался Галкин. Всегда получалось так, что ему попадало за чужие грехи. Колька Безруков расколотил горшок с голубой примулой на ботанике, а двойку вкатили Галкину, да еще вызвали мать. Кто-то спер череп у скелета в кабинете биологии, а показали на Галкина, да еще смеялись, дескать, ему своих мозгов не хватает, решил подзанять у предка…
В поле Галкин шел следом за Масленниковым, на манер внучки, сшибал мухоморы с бледными поганками, успевшими освоить земли, высвобожденные из-под свалки.
— Святое место! — сказал профессор, подойдя к блиндажу с траншеей и оттаскивая в сторону кусок медного кабеля в промасленной обмотке, отпинывая хромовую обрезь высшего сорта. Галкин понял, что если не встать заслоном, завтра здесь будут завалы из банок от ядохимикатов, автопокрышки, автобусные остовы.
— Вы видите? Все видите? — показывал профессор на обрезь.
— Не слепой, — кивнул Галкин.
— Разве мусору здесь место?
— Ему нигде не место!
Профессор не возражал. Они влезли, согнувшись, в блиндаж, глядели с видом заговорщиков в оконце. Позиция хорошая, обзор отличный. Дома деревеньки вдали, оттуда и выкатилась конница белых. Красному пулеметчику мешал, наверное, гранитный валун метрах в ста, пули рикошетили от его гладких боков и летели в стороны.