Дорогу от Оранжа до Баланса проделали за восемь часов. Незадолго до въезда в город наш путешественник проснулся. Осторожно приподняв занавеску, он увидел, что они проезжают через селение Пайас. Ночь была темная. Он поставил свои часы на бой, и они пробили одиннадцать.
Незнакомец решил, что не стоит засыпать, подсчитал, сколько ему нужно заплатить прогонных до Лиона, и приготовил деньги.
В Балансе, когда местный кучер подошел к своему товарищу, которого он должен был сменить, путешественник услышал, как тот сказал ему.
— Видать, он из бывших; но я везу его из Оранжа и могу поручиться за него: он платит по двадцать су прогонных, и его надобно везти как патриота.
— Хорошо, — отвечал возница из Баланса, — так и будет сделано. Путешественник решил, что пришло время вмешаться в разговор, и приподнял занавеску.
— Ты только воздашь мне должное! — воскликнул он. — Патриот! Черт возьми! Я горжусь тем, что я патриот, да еще самого первого сорта! И в доказательство этого — вот возьми и выпей за здоровье Республики!
И он протянул стофранковый ассигнат вознице, который поручился за него товарищу.
Заметив, что новый возница с вожделением смотрит на бумажку, он сказал:
— А вот и тебе такая же, если ты тоже поручишься за меня.
— О! Будьте спокойны, гражданин, — отвечал кучер, — отсюда и до самого Лиона у нас будет один пароль: «Во весь опор!»
— И вот тебе вперед плата за шестнадцать перегонов, в том числе двойная плата за въезд. Я плачу двадцать су прогонных. Договаривайтесь между собой.
Кучер вскочил на коня и помчался галопом.
В Лионе, около четырех часов дня, меняли лошадей.
Пока их перепрягали, человек, одетый как посыльный, с крючьями за спиной, сидевший на каменной тумбе, встал, подошел к карете и сказал шепотом несколько слов молодому соратнику Иегу; тот выразил крайнее удивление.
— А ты в этом уверен? — спросил посыльного Морган.
— Да я же тебе говорю, что видел его, видел собственными глазами!
— Значит, я могу сообщить нашим друзьям эту новость как нечто вполне достоверное?
— Можешь. Только торопись!
— Что, в Серва предупреждены?
— Да. Между Серва и Сю ты найдешь готового коня.
Подошел кучер. Молодой человек на прощание обменялся взглядом с посыльным, и тот стал быстро удаляться, как будто относил спешное письмо.
— По какой дороге поедем, гражданин? — спросил возница.
— По дороге на Бурк. Я должен быть в Серва в девять часов вечера. Плачу тридцать су прогонных.
— Четырнадцать льё за пять часов — трудновато! Но все-таки можно поспеть.
— Ты успеешь?
— Постараюсь.
И возница пустил лошадей вскачь.
В девять вечера, с боем часов, они въехали в Серва.
— Получишь экю в шесть ливров, только не меняй лошадей и довези меня до половины дороги на Сю! — крикнул в окошко вознице молодой человек.
— Идет! — отозвался кучер.
И карета, не останавливаясь, пронеслась мимо почты.
Проехав около одной восьмой льё от Серва, Морган велел убавить ходу, высунулся из окошка, сложил ладони и крикнул, подражая филину. Как видно, он подражал так удачно, что из соседнего леса ему тут же ответил филин.
— Здесь! — крикнул Морган.
Возница остановил лошадей.
— Если здесь, то дальше не поедем.
Молодой человек взял чемодан, открыл дверцу, вышел из кареты и сказал, подойдя к вознице:
— Вот тебе обещанный экю в шесть ливров. Возница взял экю, вставил его себе в глазную впадину, как в наши дни франт вставляет монокль.
Морган сообразил, что пантомима имеет смысл.
— Ну, что это значит?
— Это значит, — сказал кучер, — что одним глазом я все-таки вижу.
— Понимаю, — засмеялся молодой человек, — и если я закрою тебе другой глаз…
— Черт подери! Тогда я ничего не увижу.
— Вот чудак! По-твоему, лучше быть слепым, чем одноглазым! Впрочем, о вкусах не спорят. Держи!
И он протянул вознице второй экю.
Тот вставил монету в другой глаз, повернул лошадей и поехал в сторону Серва.
Соратник Иегу подождал, пока экипаж скрылся в темноте, и, поднеся к губам ключ, издал протяжный дрожащий звук, похожий на свист, каким надсмотрщик созывает рабочих.
В ответ раздался такой же свист.
И в тот же миг он увидел, как из лесу выехал всадник и поскакал к нему галопом.
Морган снова надел маску.
— Во имя кого вы прибыли? — спросил всадник, чье лицо нельзя было разглядеть под полями огромной шляпы.
— Во имя пророка Елисея, — ответил молодой человек в маске.
— Значит, я ожидаю именно вас. И всадник спрыгнул с коня.
— Ты кто, пророк или ученик? — спросил Морган.
— Я ученик, — ответил вновь прибывший.
— А где твой учитель?
— Вы его застанете в Сейонском монастыре.
— Ты знаешь, сколько братьев собралось сегодня вечером?
— Двенадцать.
— Хорошо. Если ты встретишь еще кого-нибудь из наших, отправь его на собрание.
Назвавший себя учеником поклонился в знак послушания, помог Моргану привязать чемодан к седлу и, пока тот садился в седло, держал лошадь под уздцы.
Не успев даже продеть вторую ногу в стремя, Морган пришпорил коня, вырвал узду из рук ученика, и помчался галопом.
Справа от дороги простирался Сейонский лес — море мрака, колыхавшееся и стонавшее под ночным ветром.
Миновав Сю и проехав еще четверть льё, всадник свернул с дороги и двинулся прямо в лес, который, казалось, надвигался на него.
Повинуясь опытному наезднику, лошадь без колебаний вошла в чащу.
Через десять минут Морган выехал с другой стороны леса. В ста шагах перед ним вставало что-то темное, похожее на одинокий холм. Это было массивное здание под сенью нескольких вековых деревьев.
Всадник остановился у ворот, над которыми стояли три статуи — Пресвятой Девы, нашего Спасителя Иисуса Христа и святого Иоанна Крестителя. Статуя Мадонны стояла посередине, выше остальных.
Таинственный путешественник прибыл к цели своего пути — к Сейонскому монастырю.
Сейонский картезианский монастырь, двадцать второй монастырь ордена, был основан в 1178 году.
В 1672 году на месте старого здания построили новое. Развалины его уцелели до наших дней.
Сохранился фасад, украшенный тремя статуями (тот самый, у которого, как мы сказали, остановился таинственный путешественник), и небольшая часовня, вход в которую находится справа под воротами.
Сейчас там живет крестьянин с женой и двумя детьми; они превратили этот старинный монастырь в ферму.
В 1791 году картезианские монахи были изгнаны из монастыря; в 1792 году обитель и ее угодья поступили в продажу как церковные владения.
Под угодьями мы разумеем парк, примыкающий к монастырским строениям, и прекрасный лес, что и теперь носит название Сейонского.
Но в Бурке, в этом роялистском городе, где так сильна была религия, никто не хотел губить свою душу, покупая имущество, еще недавно принадлежавшее достойным монахам, которых все высоко чтили. В результате монастырь, парки, лес в качестве национальных имуществ стали собственностью Республики, то есть никому не принадлежали и были заброшены, ибо Республика все эти семь лет была поглощена другими делами и не могла подновлять строения, поддерживать фруктовый сад и производить регулярную вырубку леса.
Итак, уже семь лет, как монастырь пребывал в полном запустении, и любопытный глаз сквозь замочную скважину мог увидеть двор, где между камнями пробивалась трава, и захваченный сорняками фруктовый сад. Лес также сплошь зарос кустарником; в ту пору только одна дорога и две-три тропинки прорезали чащу, и она казалась непроходимой.
В лесу, в одной восьмой льё от обители, находился так называемый дом послушников — здание, принадлежавшее монастырю. Предоставленный самому себе, лес бурно разрастался, покров листвы облек строение, и его уже нельзя было разглядеть в море зелени.