— Четыре, пять, шесть, — сказал Джек.
Это была старая присказка, слова которой затерялись в туманном детстве близнецов. То, что от нее осталось, следовало понимать как «хочу тебя съесть». Джулия принесла чашку кофе и поставила ее перед отцом.
— Ну, — проговорил он, — зачем разбудили? Где пожар?
— Это снова Элспет, — сказала Эди. — Мало того, что она все завещала девочкам, так еще хочет их переманить.
— Как ты сказала?
Джек протянул руку, и она передала ему несколько листков.
— Вот гадина мстительная, — бросил Джек без тени досады и удивления.
Они устроились рядом и стали читать вместе.
Сидя за столом, Джулия и Валентина не сводили глаз с родителей. «Кто эти люди? Что произошло? Почему тетя Элспет их возненавидела? Почему они ее возненавидели? — Сестры посмотрели друг на друга округлившимися глазами. — Мы это выясним». Закончив чтение, Джек полез в карман халата за пачкой сигарет и зажигалкой. Он выложил их на стол, но под хмурым взглядом Валентины закурить не решился. Накрыв сигареты ладонью, Джек довольствовался сознанием, что курево все же при нем. Валентина достала из кармана фуфайки свой ингалятор, точно так же выложила его на стол и улыбнулась отцу.
Эди подняла глаза на Валентину.
— Если вы откажетесь от наследства, его практически полностью передадут в благотворительный фонд. — пояснила она.
Сестры одновременно задали себе вопрос: с какого места мать подслушивала их разговор? Эди между тем взялась читать дополнительное распоряжение. Оно предписывало какому-то субъекту по имени Роберт Фэншоу забрать из квартиры все документы, включая дневники, письма и фотографии, — по завещанию, бумаги отходили именно ему. Эди не понимала, чем так выслужился этот Роберт Фэншоу, что ее сестра доверила ему всю их историю. Но самое главное — она подстраховалась, чтобы к приезду девочек документов в квартире не было. А ведь как раз этого и страшилась Эди: что девчонки наткнутся на какие-нибудь улики, оставшиеся после Элспет.
Джек положил письмо Элспет на стол. Откинувшись на спинку кресла, он покосился на жену. Та держала завещание на расстоянии вытянутой руки и перечитывала с самого начала. «Не больно-то ты удивилась, дорогуша», — подумал Джек. Джулия и Валентина во все глаза следили за выражением лица матери. Джулия — с азартом, Валентина — с тревогой. Джек только вздохнул. Хотя сам он положил немало сил на то, чтобы выпихнуть девчонок из дому в самостоятельную жизнь, эта жизнь сводилась для него к получению образования, желательно в престижном университете «Лиги плюща»,[16] где платят хорошую стипендию. Единые выпускные экзамены дочки сдали, можно сказать, успешно, хотя баллы у них оказались чрезвычайно неровными, так что их аттестаты грозили привести в замешательство членов приемной комиссии. Воображение Джека рисовало Джулию и Валентину в надежных стенах Гарварда, Йеля или, на худой конец, нью-йоркского колледжа имени Сары Лоренс; а Беннингтон, кстати, чем плох? Валентина стрельнула глазами в его сторону и, улыбнувшись, слегка изогнула почти невидимую бровь. Джеку вспомнилась последняя встреча с Элспет: дело было в аэропорту, и она рыдала, стоя в очереди. «Вы, девочки, конечно, ее не помните. Вам не представить, на что она была способна». Когда Элспет умерла, Джек испытал только облегчение. «Мог ли я предположить, мисс Ноблин, что у вас в запасе есть и другие каверзы». Он вечно ее недооценивал. Прихватив сигареты и зажигалку, Джек направился к себе в кабинет. Он плотно закрыл дверь, привалился к ней спиной и закурил. «Умерла — и слава богу». Глубоко затянувшись, он медленно выпустил дым через ноздри. Столкнуться по жизни с какой-нибудь одной из сестер Ноблин — этого более чем достаточно. В конечном счете он, по собственному убеждению, сделал правильный выбор — и благодарил судьбу. Так он и стоял, размышляя о всевозможных превратностях судьбы, пока не докурил сигарету. В столовую Джек вернулся в более спокойном, едва ли не бодром расположении духа. «Хорошая штука — никотин».
Эди неестественно прямо сидела в кресле; близнецы подались вперед, облокотились на стол, подперли головы руками, и Валентина, искоса поглядывая на Джулию, сказала:
— Мы ее в глаза не видели; с какой стати она оформила завещание на нас? Почему не на тебя?
Пока Джек усаживался в кресло, Эди молчала и только переводила взгляд с одной дочери на другую.
Джулия спросила:
— Как получилось, что мы ни разу не бывали в Лондоне?
— Ну почему же, — возразила Эди. — Я возила вас в Лондон, когда вам было четыре месяца. Там вы увиделись с бабушкой, а через год ее не стало; и Элспет там была.
— Это правда? В самом деле?
Поднявшись со своего места, Эди направилась в спальню. Она отсутствовала всего лишь пару минут.
Валентина полюбопытствовала:
— Пап, а ты тоже с нами ездил?
— Нет, — признался Джек. — Меня там не жаловали.
— Ага.
«Почему это?»
Тут вернулась Эди с двумя американскими паспортами. Один вручила Валентине, второй — Джулии. Открыв их, сестры принялись изучать свои физиономии. Странно, когда в паспорта вклеивают фотографии новорожденных младенцев. Штампы гласили: «Аэропорт Хитроу, 27 апреля 1984» и «Международный аэропорт О'Хара, 30 июня 1984». Сестры обменялись паспортами и сравнили фото. Если не видеть имен, то определить, где кто, было невозможно. «Ну и ряшки — картофелины с глазами», — подумала Джулия.
Сестры положили паспорта на стол и вопросительно посмотрели на Эди. У нее заколотилось сердце. «Вам не понять. Не спрашивайте. Это не ваше дело. Отстаньте». С невозмутимым лицом она выдержала их взгляды.
— А все-таки, мам, почему она не оставила наследство тебе? — продолжала допытываться Валентина.
Глаза Эди устремились на Джека.
— Понятия не имею, — сказала она. — Это надо у нее спросить.
Тут вмешался Джек:
— Маме неприятно об этом говорить.
Он собрал разбросанные по столу бумаги в одну стопку, выровнял, постукав нижним краем о столешницу, и отдал Джулии. После этого он поднялся со своего места.
— А что у нас сегодня на завтрак?
— Блинчики, — ответила Валентина.
Выйдя из-за стола, все попытались настроиться на привычную субботнюю волну. Эди налила себе еще кофе, но вынуждена была держать чашку двумя руками, чтобы не расплескать. Боится, отметила про себя Валентина, и ей самой тоже стало страшно. Джулия, пританцовывая, двигалась по коридору и держала завещание над головой, как будто переходила вброд полноводный поток. Она скользнула к себе в спальню и плотно прикрыла дверь.
На толстом ковре она запрыгала и стала молотить воздух, вскидывая кулачки над головой и беззвучно крича: «Йес! Йес! Йес!»
Той ночью близнецы устроились лицом друг к дружке на кровати Джулии. Постель Валентины была смята, но пуста. Их ступни соприкасались. От сестер нежно пахло морскими водорослями и чем-то сладким — они испробовали новый лосьон для тела. До их слуха доносились обычные звуки, с которыми дом отходил ко сну. Спальню тускло освещали прикрученные к кованому изголовью голубые фонарики, оставшиеся после хануки.
Открыв глаза, Джулия увидела, что Валентина смотрит на нее в упор.
— Мышка, ты чего?
Валентина шепнула:
— Боюсь.
— Оно и видно.
— А ты?
— Нисколечко.
Джулия снова закрыла глаза. «Чего бояться-то?»
— Все будет классно, Мышка. Поселимся в собственной квартире, ишачить не придется, по крайней мере первое время; будем делать что захотим. Это, типа, полная свобода, ясно тебе?
— А для чего конкретно нужна полная свобода?
Джулия перекатилась на спину. «Господи, Мышка, не будь ты такой мышкой».
— Там буду я. Там будешь ты. Что еще нужно?
16