— Я не вправе говорить. И ты тоже помалкивай.
— Нет. Уволь.
— Почему же нет?
Мартин встал и начал мерить шагами кухню. Роберт внезапно пожалел, что не сделал этого первым, но не могли же они оба расхаживать из угла в угол одновременно. Это было бы по меньшей мере странно.
— Если Джулия останется в неведении, от нее не убудет, — сказал Роберт. — Вот что: предлагаю тебе сделку. Продержи у себя Джулию сколько нужно — и получишь то, о чем можешь только мечтать.
Мартин опять сел.
— И что же это? — недоверчиво спросил он.
— Адрес Марики в Амстердаме.
Мартин вскинул брови. В очередной раз встал и вышел из кухни. Роберт слышал, как он топает по коридору к себе в кабинет. Через некоторое время Мартин появился с зажженной сигаретой в одной руке и картой Амстердама в другой.
— Ты вроде бросил? — удивился Роберт.
— Еще раз брошу, через полчаса. — Мартин разложил карту на столе. Роберт заметил, что карта испещрена значками и надписями, частично стертыми. Мартин указал на красный кружок в Йордане. — Это здесь.
Роберт прищурился, разбирая мелкий шрифт.
— Близко, но не попал. — Они уставились друг на друга. Роберт ухмыльнулся. — А с чего ты выбрал это место?
— Мне ли ее не знать? Она достаточно осторожна, чтобы не болтать лишнего, но я все помню. Мы жили неподалеку, на Тведе Лельедварсстрат.
— Могу дополнительно скинуть тебе ее электронный адрес.
— У Марики нет электронной почты.
— Есть. Уже больше года.
— Больше года?
— Короче, предлагаю тебе ее адрес, мейл и вид квартиры.
— Она прислала тебе снимок своего жилья?
— И не один. Она не упоминала, что завела кошку?
— Неужели правда? — задумчиво спросил Мартин.
— Серая кошечка, зовут Иветтой. Спит у Марики на подушке.
Мартин сидел молча, курил и разглядывал карту.
— Ладно, уговорил. Что мне надо делать?
Роберт объяснил. Все действительно было просто; единственная простая вещь за целый день.
Проснувшись в тесном гостиничном номере, Джек увидел, что Эди стоит в ночной рубашке у французского окна[116] и разглядывает голубое небо над шиферными крышами Ковент-Гардена. Он лежал, глядя на нее, и боялся нарушить ее раздумье. В конце концов он встал и направился в ванную. «Странно все-таки устроена жизнь. Вот я пошел отлить, потом залезу под душ, побреюсь, как в любой другой день — будто на отдыхе. Ну почему мы ни разу не приехали их проведать?» Стерев с шеи остатки пены для бритья, он вернулся в комнату. Эди по-прежнему стояла у окна. Теперь она склонила голову. Джек подошел и встал позади нее, положив руки на ее голые плечи. Она чуть повернулась к нему.
— Который час? — спросила она.
— Четверть девятого.
— Можно звонить Джулии.
— Наверняка она уже давно не спит.
— Да.
Они не двигались; на Эди давила тяжесть его рук.
— Сейчас я позвоню, — сказала она.
Ее сотовый тут не работал — пришлось набирать номер на гостиничном телефонном аппарате, ошибаясь и неловко набирая вновь.
— Джулия? Просто хочу услышать твой голос.
— Привет, мам. Боже, я не знаю, что мне делать, мама.
— Мы подумали, что сможем приехать пораньше. Мне невмоготу оставаться в этом номере.
— Приезжайте прямо сейчас, ладно? Я одна и не знаю, куда себя деть.
— Да-да, вот только оденемся и поймаем такси. Скоро будем у тебя.
Эди захлестнуло волной несуразного счастья. «Я нужна ей». Она улыбалась, когда вешала трубку. Деловито поспешив к чемодану, она стала одеваться для церемонии прощания. Джек остановился у шкафа и уставился на одинокий темный костюм. На минуту он забылся; утонул в шерстяной ткани, темнеющей в глубине шкафа. Очнувшись, он потянулся за костюмом. «Чувствую себя стариком». Пиджак оттягивал ему плечи, словно был подбит металлом. Он смотрел, как суетится Эди: причесывается, надевает серьги. «Не хочу выходить на улицу». Он сел на кровать, держа в руке пару носков. Заметив, что он сидит без движения, Эди поторопила:
— Быстрее, она ждет.
И это брошенное вскользь единственное число обрушилось на него бесповоротным осознанием смерти Валентины.
Джулия поджидала их внизу, в холле. Сквозь узкое решетчатое окно она смотрела, как родители открыли ворота и прошли по дорожке через сад. Этот июньский день выдался ясным; в солнечном свете фигуры выглядели увеличенными и четкими. Родители напомнили Джулии картинку из одной детской книжки. «Девочка ведет за собой медведя». Джулия открыла дверь, и в холл ворвался порыв ветра, сбросив почту Роберта на пол. Она не стала подбирать.
Обняв Джулию, Эди сказала:
— Ты еще не одета?
Джулия оглядела свой спортивный костюм:
— Я не хотела ждать вас наверху. У меня такое чувство, что квартира меня выживает.
— Перебирайся к нам в гостиницу, — предложила Эди.
Джулия покачала головой:
— Я должна остаться тут. С Валентиной. Она наверняка где-то здесь.
Джек наклонился к Джулии, и она обняла его за шею.
— Идемте, — сказала она.
Они двинулись вверх по лестнице. Джулия поднималась первой.
Войдя в квартиру, они в нерешительности остановились.
— Ты хорошо покушала? — спросил Джек. У него подвело живот, но, думая о еде, он чувствовал себя виноватым.
— Да так, — уклончиво ответила Джулия. — Тут, кажется, остались какие-то продукты. Вы поешьте. Я пойду одеваться.
Эди пошла с ней. Накануне, в день прибытия, Эди утратила чувство реальности из-за переживаний и разницы во времени. Все ее мысли были о Джулии. Но сейчас она обратила все свое внимание на квартиру. Ей вдруг явственно почудилось присутствие Элспет — в обстановке, в безделушках, в выборе краски для стен, в косых лучах падающего из окон света, в самом воздухе. Казалось, кто-то сохранил их детство, чтобы выставить в музее. Эди содрогнулась. Она стояла на пороге спальни, когда Джулия стала снимать спортивный костюм. Джулия разложила свое лиловое платье, белые чулки и черные лакированные туфли. Точь-в-точь такой же комплект она вчера выбрала для Валентины.
— Не надо, — попросила Эди.
— Что?
— Не надевай то же самое, что приготовлено для нее. Я не могу, надень что-нибудь другое, пожалуйста.
— Но…
— Прошу тебя, Джулия. Это чересчур.
Посмотрев на Эди, Джулия сдалась. В нижнем белье она прошла в гардеробную и начала бросать вещи на кровать, срывая их с вешалок.
Элспет слышала их разговор. Она выбралась из ящика и стала медленно пробираться в спальню. Валентину она по-прежнему сжимала в ладонях. Вчера Элспет держалась особняком. Всю ночь она сбивчиво оправдывалась сама перед собой. Я больше никогда ее не увижу. Она будет в помраченном сознании. Не хочу ее видеть. Я сама виновата. Она тут, и я должна ее увидеть. Если она узнает, то никогда меня не простит. Трусиха, трусиха. Убийца. Казалось, ее настроение передалось Валентине: та притихла — маленькое испуганное облачко, закутанное в темные мысли Элспет. А сама Элспет, разобравшись в своих чувствах, украдкой двигалась к спальне.
Эди и Джулия стояли по разные стороны кровати, роясь в куче одежды. Ох… вот и ты. Элспет стояла в дверях и наблюдала. Валентина просветлела и, казалось, затрепетала, как сердце. Эх ты. Как же так? Как ты допустила, чтобы такое случилось с тобой? В последний раз она видела свою сестру-близняшку в восемьдесят четвертом: они рыдали в объятиях друг друга в аэропорту Хитроу, а крошки-девочки спали в двухместной коляске рядом с ними. Прошел двадцать один год, и вот как все обернулось… Тебя не узнать. Постарела, но есть еще что-то, сильнее. Что же это? Что произошло? Элспет смотрела и думала: Он не заботился о тебе; ты сама вынуждена была о себе заботиться. Никто не любил тебя так, как я. Если бы мы были вместе… О Элспет!
Она пробиралась по стенке. Джулия это заметила и остолбенела, не сводя с нее глаз. Ты видишь меня, Джулия? А Валентину? Элспет села на диванчик у окна и попыталась стать еще более незаметной. Валентина извивалась и билась у нее в руках. Джулия подошла туда, где сидела Элспет, и протянула руку к Валентине. Валентина успокоилась, когда Джулия коснулась ее пальцами. Джулия закрыла глаза.