У него был куплен билет первого класса на поезд «Евростар» — в один конец, наудачу. Теперь он томился в зале ожидания, сторонясь других пассажиров. В конце концов он смог выйти на перрон и отыскать свое место в торце вагона. В поезде было совсем не так шумно и грязно, как ему помнилось. Мартин склонил голову, сцепил пальцы и начал считать про себя. Ехать предстояло пять часов. Хорошо еще, что не нужно было пересаживаться на паром. Поезд шел по рельсам. Никаких тебе воздушных ям, никакой болтанки по морю. «Сиди себе спокойно, только не пропусти пересадку в Брюсселе, а по прибытии опять возьмешь такси». Это было выполнимо.
Дверь открыла Джессика. На пороге стоял Роберт, держа на руках, как вначале показалось Джессике, раненую девочку; он держал ее под мышки, будто опасался выронить. Несмотря на мягкую погоду, хрупкая фигурка была с ног до головы замотана шарфом, как саваном. Роберт склонил над ней голову и лишь слегка поднял лицо, посмотрев на Джессику с выражением неизбывной печали.
— Роберт? Что случилось? Кто это?
— Прости, Джессика. Мне больше некуда пойти. Я подумал, что вы сможете нам помочь.
Фигурка повернула голову; Джессика увидела лицо. — («Джулия? Нет».)
— Эди?
— Здравствуй, Джессика, — сказала она и попыталась выпрямиться, устоять на ногах.
Было в этой фигурке что-то от новорожденного жеребенка, шатающегося, но уже готового бегать.
— Это Элспет, Джессика, — произнес Роберт.
Джессика выставила вперед руку и оперлась надверной косяк. Ее охватило то редкое чувство, когда восприятие мира переворачивается и приходится допускать — хотя и безотчетно — такие вещи, которые прежде казались выдумкой.
— Роберт, — воскликнула она, — что ты наделал?
Из глубины дома раздался голос Джеймса:
— Джессика, что там у тебя?
Помолчав, она откликнулась:
— Ничего, Джеймс.
Она уставилась на них, изумленная и перепуганная.
— Но как такое возможно?
— Спроси что-нибудь полегче. — Роберт осознал всю чудовищность своей ошибки. — Джессика, прости меня. Я вернусь, когда все тщательно обдумаю. Только прошу… пожалуйста, не говори ничего ни Джулии, ни ее родителям. Думаю, им лучше не знать.
Он поднял Элспет на руки и повернулся, чтобы уйти.
— Роберт, погоди, — окликнула Джессика.
Но он уже шагал в неизвестном направлении. Ручонки Элспет обнимали его за шею. Когда Джеймс вышел в прихожую, странная парочка уже была на тротуаре, под прикрытием живой изгороди.
— Что случилось? — спросил он.
— Пошли в дом, — сказала Джессика. — Я должна тебе кое-что рассказать.
Мартин сидел в поезде, а мир проплывал мимо. «Снаружи все неподвижно: крыши, трубы, граффити, небоскребы и велосипедисты; скоро появятся овцы и бескрайнее небо, какое бывает только в сельской местности… Раньше я думал, что есть два мира, внутренний и внешний, но, возможно, это немного ограниченно; я уже не тот человек, каким был вчера вечером, а когда окажусь в мире Марики, буду вовсе не тем, за кого она выходила замуж, и даже не тем, кого она бросила… Как же мы узнаем друг друга после всего, что произошло? Как же мы сможем совместить наши миры, которые убегают, когда мы движемся им навстречу? — Мартин обхватил пальцами флакончик из-под витаминов, который Джулия сунула ему в карман. — Все так хрупко и так великолепно. — Он закрыл глаза. — Вот оно… вот будущее… и вот оно опять…»
На вокзале в Брюсселе он купил сэндвич с ветчиной и солнечные очки; ему было тревожно, а дополнительная защита успокаивала. В витрине того же киоска он рассмотрел свое отражение. Бонд… Джеймс Бонд. В поезде «Талис» народу было больше, чем в «Евростаре», но соседнее кресло пустовало. Еще три часа. Он принялся за сэндвич.
Мартин выгрузился из такси у подъезда Марики. Он стоял в кривом, узком переулке и пытался вспомнить, случалось ли ему бывать тут прежде. Решил, что нет. Шагнув к дверям, он нажал на звонок рядом с именем Марики. Ее не оказалось дома.
Мартина охватила паника. У него не было предусмотрено такой возможности. Он в деталях рисовал себе эту сцену, представлял, как и что будет, но не мог предвидеть, что придется какое-то время околачиваться на улице. Он подергал дверную ручку. Сердце бешено запрыгало. «Нет. Не будь идиотом… дыши ровно…» Присев на чемодан, oн стал дышать.
Марика свернула в переулок, ведя за руль велосипед; поглощенная своими мыслями и поисками ключей в сумочке, она не сразу увидела запыхавшегося человека, примостившегося у подъезда. Когда она подошла ближе, он поднялся и окликнул:
— Марика.
— Мартин… oh, goh… je bent hier! — Ей мешал велосипед; она поспешно прислонила его к стене и повернулась к Мартину.
— Ты приехал, — сказала она.
— Да, — ответил он и протянул к ней руки. — Как видишь.
Они поцеловались. Там, под лучами солнца и доброжелательными взглядами случайных прохожих, Мартин заключил Марику в объятия, и годы улетучились прочь. Он вновь нашел ее.
— Пошли в дом, — предложила она.
— Пошли, — согласился он. — А выйти-то мы сможем?
— А как же? — с улыбкой ответила Марика. — Конечно сможем.
КОНЕЦ ДНЕВНИКОВ
Эди и Джек провели в Лондоне две недели. Каждый день они появлялись в «Вотреверсе» еще до завтрака и увозили Джулию в гости к старым знакомым или в поездку по Лондону, каким Эди помнила его в ранней юности, на заре банковской карьеры Джека, во времена их романа. Джулия была признательна, что ее хоть чем-то занимают, хотя темп казался ей нарочито быстрым, и были моменты, когда она перехватывала удивленный взгляд отца, адресованный матери, как будто истории, которые та рассказывала, не совсем совпадали с его воспоминаниями.
Однажды, когда Эди и Джек заехали к дочери, к ним вышел Роберт и перехватил их в саду перед домом.
— Эди, — сказал он, — мне надо с тобой переговорить. Можно тебя — буквально на секунду.
— Я подожду наверху, — сказал Джек.
Роберт повел Эди к себе. Квартира оставляла впечатление пустоты и заброшенности; хотя особого беспорядка не было, Эди поняла, что часть вещей уже вывезена.
— Переезжаешь? — спросила она.
— Да, перебираюсь мало-помалу, — ответил Роберт. — Мне тут невмоготу оставаться — почему-то.
Он провел ее через всю квартиру в каморку для прислуги. Это помещение фактически пустовало, за исключением нескольких коробок, заполненных большими тетрадями, фотографиями и всевозможными бумагами.
— Это мне оставила Элспет, — показал он. — Не хочешь забрать?
Эди оцепенела. Она сложила руки на груди, будто защищаясь, и стала разглядывать коробки.
— Ты сам-то прочел? — спросила она.
— Частично, — ответил он. — Я подумал, тебе они больше понадобятся.
— Мне они не понадобятся, — произнесла Эди, глядя на него в упор. — У меня к тебе просьба: сожги их, ладно?
— Сжечь?
— Будь моя воля, я бы развела большой костер и спалила все разом. Вместе с мебелью. Элспет даже сохранила нашу с ней кровать; я глазам своим не поверила, когда вошла в ее спальню.
— Хорошая кровать. Всегда любил ее.
— Так ты сожжешь эти бумаги? — напомнила Эди.
— Сожгу.
— Вот спасибо, — улыбнулась она.
Роберт впервые увидел ее улыбку; она мучительно напомнила ему улыбку Элспет. Потом Эди развернулась к дверям, и он пошел ее провожать через всю квартиру. У порога он спросил:
— А Джулия останется тут?
— Похоже на то, — ответила Эди. — Мы думали, она захочет вернуться, но нет. Ей кажется, что она предаст Валентину, если съедет из этой квартиры. — Эди нахмурилась. — Она стала очень суеверной.
— Неудивительно, — сказал Роберт.
Эди помолчала.
— Еще раз спасибо; это большая любезность с твоей стороны. Могу понять, почему Элспет и Валентина были к тебе неравнодушны.
Роберт покачал головой:
— Прости…
— Все хорошо, — сказала Эди. — Все будет хорошо.
Позже, когда Пулы отправились по своим делам, Роберт вытащил коробки в сад за домом и сжег их содержимое, листок за листком. Наутро, заметив среди мха выгоревший круг, Эди порадовалась.